душевнобольных. Почему нам никто не сказал?

– Ваш отец не позволял мне вам писать. Даже адреса не оставил. Мне очень жаль, Эльза.

– Значит, все дома знают, что ты выходишь замуж за кого-то другого, а нам ничего не сказали?

Фрида виновато кивнула и уткнулась носом в волосы Барби.

– Мы думали, ты заболела.

Эльза встала и сердито повернулась к Монти.

– Ты знал, да?

– Не порти этот радостный момент, – взмолилась Фрида. – Посиди рядом со мной. Мне скоро нужно уходить, а вам – в школу.

– За кого ты выходишь замуж?

Эльза присела на край скамейки и посмотрела на мать.

– За мистера Лоуренса. Помнишь его?

Эльза недоверчиво посмотрела на нее.

– Жуткий папин студент с рыжими усами?

– Ах, Эльза, он гений! Он необыкновенный. Однажды он станет великим человеком. Его книги изменят мир! Я хочу, чтобы он стал вашим вторым отцом.

– Папа тоже написал книгу. Ее несколько раз переиздавали. Он тоже великий! – повысила голос Эльза. – И я не хочу второго отца!

– Я не могу вернуться, но хочу видеть вас всех. Я должна быть с вами! Вы мои дети.

Она потянулась к руке Эльзы, однако та стряхнула ее руку.

– Я люблю тебя, мамочка, – сказала Барби, запечатлев на ее щеке слюнявый поцелуй. – Я попрошу папу позволить нам с тобой видеться. Он добрый.

– Да, попроси! Только не говори, что мы виделись. Он рассердится, если узнает.

По ту сторону парка начали скорбный перезвон церковные колокола, прогрохотал поезд. Набежали густые белые облака и закрыли солнце. Фрида посмотрела на церковные часы.

– Мои милые! Вам пора в школу, иначе у нас будут неприятности. Вы не забудете меня, правда?

Она по очереди притянула их к себе и поцеловала в макушку.

В тот вечер Монти не мог есть. Он с нескрываемым отвращением отодвинул тарелку с тушеной бараниной. Барби раскладывала по тарелке жалкие кусочки серого мяса, аккуратно отделяя их от кружочков моркови и кубиков вареного картофеля. Эльза ела со своей обычной дотошностью, только через равные промежутки времени прекращала жевать и смотрела в окно, будто ожидала гостей.

– Еда остывает, – не выдержала тетя Мод. – Перестань играть, Барби. Монти, что случилось? У тебя опять что-то с животом?

Она устало вздохнула. Монти кивнул и уставился на пестрые листья ядовитого плюща, вьющегося по краю тарелки.

– Когда Mutti выздоровеет и вернется домой?

Барби повернулась к тете Мод и посмотрела прямо в обведенные темными кругами глаза. После переезда в Чизвик тетя Мод изменилась, стала жесткой и непреклонной. Черствой, будто кусок хлеба, который слишком долго не ели. Все дети обратили взоры на тетю Мод: не соврет ли опять.

– Она болеет больше года, – добавила Барби, разминая вилкой кусочек картофеля. – Может, ей уже лучше?

Монти поспешно потянулся за кувшином с водой. Тот опасно накренился. Вода перелилась через край стакана и потекла по вышитой скатерти.

– Ах, Монти, какой ты неуклюжий!

Тетя Мод вскочила со стула и вырвала у него кувшин.

– Беги на кухню, принеси тряпку. Скорее!

– Это все дьявольские козни!

В столовую вплыла бабушка, скрестив руки на необъятной груди.

– В этих детях есть что-то дьявольское, Мод. Праздность – мать всех пороков. Отведи их в церковь.

– Нет! – воскликнула Барби. – Я не пойду в церковь! Я хочу к маме!

Глаза бабушки превратились в узкие щелки. Она посмотрела на всех детей по очереди. Монти выбежал из столовой, схватившись за живот. Тетя Мод отвернула скатерть и начала промокать лужу салфеткой. Эльза смотрела в тарелку.

– Эта женщина опозорила нашу семью. Она вас бросила. Она вас не любила. Отправляйся в свою комнату, Барби.

Бабушка отодвинула стул Барби с такой силой, что та потеряла равновесие и упала на пол.

– Дьявольское дитя! Вставай и марш к себе в комнату, а когда успокоишься, мама отведет тебя в церковь.

– Sie ist nicht meine mama! Sie ist nicht! Sie ist nicht!

Барби встала и бросилась к двери.

– Еще одно немецкое слово – и дедушка возьмет ремень! – заорала бабушка.

– Мне она тоже не мама.

Эльза отодвинула стул и побежала вслед за Барби, так сильно хлопнув дверью, что зазвенела посуда и задрожали стекла.

Девочки сидели в своей комнате, утирая слезы подолами. Эльза повернулась к младшей сестре и сказала:

– Я люблю маму и в то же время ненавижу. Временами по-настоящему ненавижу. Я не знала, что можно любить и ненавидеть одновременно. Это неправильно?

– Ты можешь признаться Богу, когда пойдем в церковь, – всхлипнула Барби. – Нельзя ненавидеть того, кого любишь.

– До сегодняшнего утра я ее только любила. А теперь – люблю и ненавижу, и не знаю, что будет в следующую минуту.

– Она наша мамочка! Ты должна всегда любить ее.

Барби подняла с кровати плюшевого мишку и прижала к груди.

– Как ты не понимаешь? Она нас бросила!

Барби испуганно уставилась на Эльзу. Ее испугал голос сестры – холодный, решительный. Она прижалась губами к разорванному медвежьему ушку и запела колыбельную.

– Schalf, Kindlein, Schlaf2.

Мама всегда пела им эту песенку, и Барби будто услышала ее певучий голос.

– Нет! – воскликнула Эльза. – Никогда больше не пой эту песню! Никогда, слышишь?

Барби прижала к себе мягкую головку медвежонка.

– Что же мне тогда ему спеть?

Эльза молча покачала головой и уставилась на распятие.

Глава 71

Фрида

– Я нашел это на газоне, Фрида. Думаю, оно предназначалось тебе.

Эдвард Гарнетт прошаркал к обеденному столу, за которым сидела Фрида, хмуро поглощая ломтики остывшего тоста с медом. После встречи с детьми прошло четыре дня. Они с Лоренцо остановились в Кенте в доме его редактора, Эдварда Гарнетта.

– Насколько я понимаю, отправитель не захотел воспользоваться услугами почты. Оно немного промокло.

Он небрежно обтер письмо о халат.

– Должно быть, его доставили среди ночи. Чрезвычайно странно.

Фрида посмотрела на конверт: может, дети? Где-то она уже видела этот почерк: решительный, размашистый, но из-за спешки и паники буквы пьяно расплывались по конверту. Нет, не от детей. Она разочарованно проглотила последний кусочек и потянулась за сигаретой.

– Надеюсь, там нет плохих новостей.

Эдвард повернулся к двери и ускорил шаг.

– Похоже на почерк жены профессора Киппинга, друга Эрнеста.

Фрида зажала в губах сигарету, сунула палец в горловину конверта и порезалась: так спешила его открыть. Не обращая внимания на кровь, сочащуюся на бумагу, она торопливо пробежала глазами по строчкам.

– Лоренцо! Скорее сюда!

Она выбежала из столовой в сад и беспокойно закружила по траве.

– Эрнест собирается нас убить… застрелить меня!

Она недоверчиво покачала головой. Жена профессора Киппинга слыла самой здравомыслящей и разумной женщиной в Ноттингеме. Как можно не