— Это наша фея. Кофейного очага.

— Гневается и бьёт посуду? Не очень похоже на фею.

— Почему же?

— Злая какая-то фея получается. И глупая. Посуда-то чем провинилась?

— Главное, что она — фея. А добрая или злая, глупая или умная — в названии это не указано.

— Убедил. А карту ты всё же мне выпиши не золотую, а такую, которую положено после первого посещения. Мне поблажек не надо. Я сам на золотую накоплю.

— Мне тоже не надо поблажек, — серьёзно ответил Джордж.

— Не надо — так не надо. А у тебя тут, похоже, мобильный не ловится? Мне что-то не звонит никто, ну вот и хорошо, кому надо — те дозвонятся.

— Тут всё ловится. Просто если тебе не хочется, чтобы трезвонили, то звонков и не будет.

— Запишем в загадки следствия, — пожал плечами отец. — Ну ладно, я смотрю, ты сидишь как на иголках. Если дела — то иди себе по делам, а я и без тебя посижу. Только если не зайдёшь на этой неделе домой — я мать сюда приведу. И мы тут жить поселимся. А это, кажется, не входит в твои планы, по глазам вижу.

— Не входит, — вежливо улыбнулся Джордж, — спасибо за приглашение.

— «Спасибо за приглашение» — сказал он, и пропал ещё на два года. Свинтус ты всё-таки, — не удержался отец. — Отсюда до моей работы — пятнадцать минут, если в пробках не стоять. А до дома родительского можно и пешком прогуляться — ноги длинные. Что, такой занятой?

— Я не занятой, — признался Джордж, — я трусливый.

— Тогда вдвойне непонятно. Я тоже трусливый, — ответил отец, — поэтому если меня пугает какая-то ситуация, то уж я стараюсь разрешить её поскорее. Чем сидеть и бояться неизвестно чего — встал, разобрался, и уже не страшно. Страшно — когда ты об этом думаешь. А когда решаешь проблемы — тут не до страхов.

— Я не такой, как ты. Мне проще подождать, пока ситуация сама собой разрешится. Как вот сейчас.

— Сейчас она разрешилась, потому что мне ждать надоело. Да, ты не такой, как я. И таких, как я, — мало. Остальные тоже предпочитают отсиживаться. А ты никогда не сможешь победить страх, пока от него прячешься.

— Сто раз уже слышал это! Выйди в чисто поле, сразись со своим страхом — и победи его в честном бою. Всё это чушь. Я уже несколько раз выходил, сражался — и всякий раз проигрывал. Так что извини, для меня это правило не работает.

— А тебе никто и не обещал победу в первом раунде. Страх — не тот противник, от встречи с которым надо уклоняться.

— Это почему же?

— Он слабее тебя. Он зависит от тебя. Ты его придумал, и он существует только до тех пор, пока существуешь ты.

— Вот-вот. До самой смерти он будет на мне паразитировать.

— Ещё как будет. Если ты его однажды не победишь. Выйдешь с ним на очередной безнадёжный бой — и неожиданно победишь.

— Хорошо, папа. А теперь мне всё-таки пора заняться делом, — решительно поднялся с места Джордж.

— Посиди, — вернул его на место властный родительский взгляд. — Мы могли дать тебе всё. Всё, что пожелаешь. Почему ты сбежал, неблагодарный? Чего тебе не хватало?

— Вы уже дали мне больше, чем я могу пожелать. Вы дали мне жизнь.

— Ну, смотри не просри её так же, как ты просрал ресторан, — усмехнулся отец и как будто расслабился, отключил на время харизму, позволив сыну встать из-за стола.

Голова у Джорджа кружилась — но этот раунд был, как минимум, не проигран. Он продержался до финального гонга: не упал и не сдался, как раньше.

Когда он наконец-то добрался до кухни, ожидая, что на его голову обрушатся громы, молнии и грязные тарелки, Елена Васильевна и не думала сердиться. Она сюсюкала и причмокивала в телефонную трубку так, словно внутри её сотового телефона находился капризный малютка-вурдалак, которого следовало как можно скорее укачать, а то как бы чего не вышло.

— Да, Машенька, хорошо, передам. Он сегодня вечером зайдёт. Целую тебя, моя красавица! Звони почаще!

Ага, это она с дочерью разговаривает. Сила непонимания между детьми и родителями обратно пропорциональна расстоянию, которое их разделяет.

— Извините, я задержался, — сдержанно сказал Джордж.

— Видела, видела, — закивала Елена Васильевна. Я тебя по всем подсобкам, по всем залам искала. Зашла в Капучино — смотрю, сам Соколов к нам заявился. Ты такой крутой, что с самим Соколовым на «ты»? И молчал? Он же озолотить нас может.

— Может. Но не озолотит, — решительно сказал Джордж.

— Ты попытайся всё же. Ну, вотрись в доверие, ты же можешь, когда хочешь. Ты скромный, интеллигентный, это многих подкупает. Ему точно понравится — он такой индюк, как все мужики.

— Мне не нужно подкупать господина Соколова. Я его уже достаточно подкупил тем, что у него родился.

Елена Васильевна замерла, пробуя на вкус эту информацию, и, решив узнать прочие подробности в другой раз, переменила тему:

— Кстати, моя Машенька из Парижа докладывает...

Машенька?! Эта бледная, заморенная девица, сбежавшая от родительской любви во Францию?

— Сначала обсудим меню, — спокойно произнёс Джордж. — О Машеньке — во вторую очередь.

Поговорив по телефону со своей уважаемой маман, Маша допила остывший кофе и только после этого решительно отвергла план ослепления Константина Петровича — уж слишком у него красивые глаза! Это становится понятно, когда он снимает очки, чтобы протереть стёкла специальной салфеткой. Кстати, очки. Если каким-то образом похитить их и спрятать, то можно без опаски любоваться строгим коммерческим директором Тринадцатой редакции.

Маша посмотрела на часы: Жан, скорее всего, помчится сразу на работу, ну а ей придётся немного посидеть тут — для того, чтобы идти пешком, времени уже слишком мало, а на метро она доедет до места слишком быстро.

Начинался новый день, в бар заходили посетители — парами, по одному и целыми компаниями, но никто не был одинок — это было видно по глазам. Даже вон тот миниатюрный латиноамериканец в огромных очках-велосипедах, даже он кого-то ждёт: посматривает на часы и всем телом выражает недовольство по поводу опоздания своего друга.

Вот и сбылась Машина детская мечта: её заперли дома, вернее, даже не дома, а в волшебном городе её мечты, только никто почему-то не кричит под окном: «Маша! Выходи гулять!»

Права была мать — куда бы ты ни уехала одна, ты везде будешь одна. Одиночество — верный и навязчивый спутник, ему не нужны визы и авиабилеты, оно нетребовательно к пище и месту проживания. Порою одиночество может отстать на несколько часов, и тогда, оказавшись на новом месте, ты думаешь, что избавилась от него. Но оно всё равно догонит. А иногда оно опережает тебя — и тогда, едва приехав в незнакомый город, ты хочешь поскорее убежать куда-нибудь ещё, туда, где у одиночества нет никаких шансов.