поблизости следить за ходом дела на конгрессе, не допустит до невыгодного мира и постарается об удовлетворении заинтересованных: «И посланной говорил, чтоб-де к тому приводить, чтоб той комиссии быть при польской границе. А там всяко его королевское величество то дело будет мешать и до миру не допускать или лутчего удоволства искать». При этом Карлович дал самый нелестный отзыв об императорском правительстве: «А цесарцы-де люди ведомые, и как им нужда, тогда всякою ласкою оказываютца и подметываютца, а когда отдохнут, и тогда поступают над протчими, как над подданными своими; что-де и ныне цесар, не довольствуяс приятством ево курфистровым и помочью, чем платит? — и так всегда приятелем своим повыкли платить». В противоположность этому королевское величество «надежен на его царское величество и, хотя б все оставили, то он при его царском величестве будет стоять и благополучного миру с турки искать». Царь вновь дал обещание всячески трудиться над заключением мира к выгоде союзников, выразил неудовольствие по поводу условий, на которых хотят мириться цесарцы, невыгодных для короля, вступившего в войну и ничего войной не достигшего; но, не убежденный, видимо, соображениями, приведенными Карловичем, вновь настаивал на присылке доверенной особы от короля: «И ему говорено: всяко труждатца в том деле повелит. А ее королевское величество вступил в военное дело и, не соверша ничего, ныне безо всякого удоволства хотят учинит мир. И чтоб его королевское величество прислал какую особу верную, которой бы имел сноситися с его царского величества послы и стоять заодно. И о том бы он к его королевскому величеству писал наскоро». Карлович ответил, «что он к его королевскому величеству пошлет чрез почту товарыща своего, а сам останется тут, в Вене, и будет служит его царскому величеству, в чем потребно будет»[446]. На этом беседа закончилась.

Итак, Карлович явился в Вену к царю, чтобы выслушать о его желаниях и сообщить ему о взглядах короля. Из обмена мнениями в разговоре выяснились различные взгляды на то, в чем заключается лучший способ дальнейших совместных действий России и Польши относительно мирных переговоров с турками. Петр считал необходимым, чтобы во время переговоров находился при русских послах доверенный короля Августа, лично им уполномоченный, который бы действовал заодно с русскими послами и с которым можно было бы вступать в соглашение. Царь не доверял официальным представителям Речи Посполитой, но дружбу с Августом считал прочной и рассчитывал на нее положиться; видел в ней опору для совместного действия на конгрессе. Август II, уверяя Петра через Карловича в дружбе и преданности, через него же высказывал иной взгляд на лучший образ действий: он желал, чтобы конгресс союзников с турками назначен был где-либо на польской границе, и при таком условии рассчитывал влиять на ход дел на конгрессе. Передав взгляд короля в разговоре с царем, Карлович возвращается еще раз к той же мысли в упомянутом выше письме, присланном Лефорту на другой день после свидания. «Царское величество, — фигурально выражается он в этом письме, — если бы мирные переговоры происходили в Польше, руку ближе к сосцу имел бы вследствие близости рубежей, нежели в землях иных союзников». «Но вашего превосходительства разум, — заканчивает он письмо, — милостиво рассуждати возможете, какую силу место (т. е. место конгресса) сему мирному договору дати может»[447].

Вполне возможно предполагать, что, находясь в Вене, тайный агент Августа II, кроме той беседы, которая изложена в записи, имел еще и, может быть, неоднократные свидания с царем, о которых не было составлено или, по крайней мере, не сохранилось записей и которые коснулись между прочим и будущей встречи государей в Вене. Разговоры с Карловичем в Вене положили начало той близкой дружбе, тем тесным отношениям, которые впоследствии завязались у Петра с Августом II. До сей поры эта дружба имела основанием, с одной стороны, политический расчет Петра, благодаря которому он поддержал кандидатуру курфюрста Саксонского на польский престол, а с другой — признательность за могущественную поддержку, оказанную царем. Может быть, царь питал также расположение и к личности Августа, но расположение, так сказать, понаслышке. Через Карловича Петр вступил в более интимные сношения с польским королем, которые подкрепились затем личным свиданием в Раве. Эти близкие сношения втянут Петра в круг политических планов Августа, неустанного составителя планов, вечно носившегося с разного рода политическими проектами, долженствовавшими изменять карту Европы. В свою очередь, вступление в этот круг приведет Петра к перемене фронта — от войны с Турцией к войне со Швецией, начатой под влиянием Августа II и по его уговорам. Беседа с Карловичем 24 июня входит как бы в виде intermezzo в начавшиеся переговоры с цесарским двором, к которым мы и должны теперь обратиться.

XXXIII. Продолжение переговоров с графом Кинским

Когда врученный Кинским письменный ответ был переведен, Петр, ознакомившись с ним 25 июня, выразил желание выслушать еще личные объяснения чешского канцлера, для которых Кинский через графа Чернини был приглашен на следующий день в посольский дом, куда и явился 26 июня утром. Происшедшая здесь в это утро беседа его с царем была, подобно беседе с Карловичем, записана кем-то из состава русского посольства и затем включена в текст «Статейного списка», причем Петр обозначен в этом тексте словами «един первой». «Июня в 26 день, — читаем в „Статейном списке“, — цесарское величество присылал графа Кинского, канцлера ческого и ему един первой говорил…», и далее следует изложение разговора[448]. Петр начал с выражения благодарности императору за уведомление о мирных предложениях со стороны турок и об ответах на них; но ему «то удивительно, что основание мира (uti possidetis) положено по воле одного цесарского величества, а надобно б было то учинить с общего совету всех союзных». На эти слова Кинский ответил, что хотя император и принял основание мира (uti possidetis), но еще ничего решительного для заключения мира не сделано; «о том миру ничего подлинного еще нет», и на будущем конгрессе с турками каждый может заявить о своих желаниях. Петр возразил, что цесарь довольствуется принятым основанием (uti possidetis), а ему, царю, довольствоваться этим основанием нельзя: оно не вознаградит его за труды и убытки. И хотя на конгрессе (комиссии) с турками его послы будут, однако им одним трудно будет отстоять их желание. Кинский в ответ на это сослался на союзный договор, в котором написано, что каждый из союзников должен стоять за себя и добиваться от неприятеля удовлетворения, и прибавил затем, что цесарь «к тому склонение показует для того, что за многолетнюю войну