Загадочно... Веня, сказать по правде,надеялся, что в основе ее приезда лежит хоть какой-то романтический интерес. Ноо какой романтике можно говорить применительно к даме с такими плечами и такимпронзительным взглядом? Вене почудилось, что она пригвоздила его этим взглядомк стене, словно бабочку на картонку, и сейчас начнет отрывать крылышки.

– Вы кто? – Голос ее по телефонузвучал мягче. Сейчас же он показался еще ниже, еще грубей.

– Да я... да сосед, – неожиданно длясебя сказал Веня.

Нет, ну а в самом деле – кемотрекомендоваться? Доктором со «Cкорой» – тем самым, который констатировалсмерть ее приятеля?

– Врешь.

Этот внезапный переход на «ты» ошеломилцеремонного Веню куда сильнее, чем то, что его мгновенно изобличили.

– Это еще почему? – возмутился он,призвав на помощь весь свой артистизм.

– Потому что здесь живет Шведов. Ни окаком Сорогине здесь и слыхом не слыхали, понял?

Ох, какое пренебрежение звучало в ее голосе!Ну да, для этой столичной мегеры (Веня помнил, помнил рычание наавтоответчике!) он всего лишь еще один «мальчик с горьковского Автозавода». Таантипатия, которую Веня ощущал к ней с первой минуты, обострилась донельзя.Теперь главным казалось одно: поставить ее на место, дать понять, что она – начужой территории, а значит, играть придется по правилам именно этой территории– провинции, глухомани, Автозавода, а вовсе не по правилам столичной элитарнойтусовки, которую представляет эта коротконогая тетка с увесистыми бедрами икаменным голосом. И поэтому Веня пошел с козырей.

– Госпожа Голдфингер, я полагаю? –спросил он самым высокомерным тоном, на какой только был способен.

Ей казалось, что такого утра в ее жизни небыло никогда.

То есть конечно – не было! В том смысле, чтокаждое новое утро – небывалое, причем не только для Леры, но и для любогочеловека. И все-таки...

Это было утро пробуждения для чуда.

Во сне затыкалочки вывалились из ушей, и Леруразбудил перезвон часов, которые пробили восемь раз.

Восемь?! А дома, в Нижнем, уже десять. Ничегосебе, поспала она...

Выбралась из-под одеяла, подошла к окну.Закрыты были только ставни, сквозь щели в комнату проникала чуточку влажнаяпрохлада.

Лера приотворила ставни.

Ночью лег туман, но сейчас он опускался,высвобождая для солнечных лучей вершины деревьев и островерхие крыши. Влажноблестел асфальт на площади перед домом, сверкали бока черного «Фольксвагена»,стоявшего перед дверью. Наверное, на нем приехали Мирослав с этим... Алексом.

Лера прислушалась. Полная тишина, полнейшая!Наверное, все еще спят. А у нее сна ни в одном глазу. Ее так и распирает жаждадеятельности. Эх, сейчас бы уборку затеять, вытрясти из этого дома пыль веков!Вряд ли получится, она всех перебудит, но невозможно, невозможно сидеть бездвижения и ждать, пока остальные проснутся!

А почему бы не побегать? Улицы совершеннопусты, да и те дороги вокруг Мулен, по которым они вчера проезжали с Николь,наверняка тоже не переполнены народом. Вряд ли бургундские крестьяне в массовомпорядке увлекаются джоггингом. Не то что дома в Нижнем, где бегущему человекуутром ступить некуда, чтобы не натолкнуться на угрюмого обывателя, глядящего нанего с суровым осуждением. Эти взгляды портят все удовольствие от пробежки.Может быть, здесь удастся душу отвести?

Не тратя времени на размышления, Лера быстронадела шорты и топик, повязала волосы косынкой, взяла под мышку кроссовки,чтобы не грохотать по ступенькам, по пути плеснула в ванной водой в лицо иначала спускаться по темной лестнице. Свет можно включить на втором этаже иливнизу, у входа. Но Лера забыла сделать это наверху и теперь шла по коридорчикуеле-еле, опасаясь налететь на что-нибудь и переполошить всех.

Внезапно все вокруг осветилось. Вспыхнулилампочки на стенах.

«Наверное, внизу уже кто-то есть, –подумала она. – Ну да, конечно, Алекс проснулся. Услышал, как я тут бреду,и зажег мне свет. Вот спасибо, хороший мальчик!»

Она прошла через гостиную и оглянулась. Налестнице снова было темно. Лампочки погасли. Выглянула в столовую – ничегоподобного, хороший мальчик Алекс тут ни при чем, он спит как спал, все в той жепозе. Видимо, крепко вчера умаялся.

Лера постояла над ним, безотчетно разглядываятень, которую отбрасывали ресницы на его щеки, чуть нахмуренный чистый лоб,приоткрытые губы.

Потрясающий парень. Как жаль...

Она не стала додумывать эту бессмысленную иопасную мысль, отогнала ее прочь и погрузилась в размышления о том, кто жевсе-таки включил, а потом выключил свет. Сверху не доносилось ни звука, то естьМирослав и Николь все еще спали. По всему выходило, что позаботиться о Леререшили здешние привидения.

Какое счастье, что они, по-видимому, добрые!

Ну что ж, спасибо большое. Или, выражаясьболее понятным им языком, мерси боку! Гран мерси!

Она благопристойно дошла до края деревни, а потомпустилась легким бегом, с восторгом оглядывая окрестные поля, луга, леса. Всебыло роскошное, пышное, сверкало влажной зеленой свежестью. Голубое небо,белоснежные облака, словно спящие барашки. А вот и всамделишные барашки, спящиена склоне холма. Такое ощущение, что это искусная вышивка по бархату иликакой-нибудь гобелен. Прекрасная Франция – так называют эту страну. БельФранс... И она воистину прекрасна! Жаворонок звенел в вышине, а внизу царилаглубокая тишина, нарушаемая только перебором шагов Леры. Вплотную к дорогележали поля, уже сжатые. Судя по золотым колоскам, кое-где видневшимся наобочине среди алых маков и синего цикория, здесь недавно росла пшеница, и, хотяэто были не столь грандиозные поля, какие Лере приходилось видеть между Нижними Арзамасом, они были достаточно велики, чтобы их владельцы могли житьприпеваючи на вырученные от собранной пшеницы деньги. Вчера Николь ужерассказала, что половина обитателей Мулен зарабатывает продажей урожая со своихполей и виноградников. Поэтому страдную пору они проводят в деревне, а на осеньи зиму разъезжаются: кто в Париж, кто – путешествовать по миру. Словом,бургундские крестьяне живут в свое удовольствие.

Да, в этих каменных домах есть свой смысл.Стоят себе веками, требуя гораздо меньше ремонта, чем избы русских крестьян. Исолнце, сколько здесь солнца! Жизнь кажется легче, проще, дешевле. И радостней,что и говорить.