его остановить, и он тупо мотал усталой головой. Под ноги ему попадались куски колючей проволоки. Всё это было некстати, поскольку его сапоги прохудились. Иногда он натыкался на кости – изредка человеческие, однажды – на кости крупного демона, а чаще всего – на хрупкие крылатые скелетики, хрустевшие под его подошвами и разламывающиеся на острые летучие осколки.

К Многожёну полностью вернулась самоуверенность. При дневном свете его внешность стала ещё экзотичнее. Его щёки приняли цвет сырой говядины и свисали, как у бульдога. Поросшие чёрно-серебряным волосом уши сиреневыми трубками оттопыривались по сторонам, а многочисленные подбородки колыхались, как занавески в гареме у султана. Его сапоги лопнули ещё в гарнизоне, и из их остатков торчали слоновьи ступни с короткими бордовыми пальцами. Он стал похож на раздувшуюся до огромных размеров резиновую игрушку.

Он шумно дышал от нетерпения. Гнездо силы, настойчиво звавшее его к себе в последние дни, приближалось с каждым шагом Скуратова, и Многожёну Шавкатовичу казалось, что он идёт к любовнице.

Они миновали мёртвые корабельные орудия, прошли мимо вонзающихся во все стороны света хищных ракет, вдоль капитанской рубки с золотыми гербами и добрались наконец до огромного серого куба, в бетонный бок которого были влеплены высоченные металлические двери с многометровыми буквами «МБ». Многожён осмотрелся.

– Что такое МБ? – спросил он Скуратова.

– Не знаю, Многожён Шавкатович, – отвечал тот.

– Стучи давай, – рассердился Многожён.

Скуратова вдруг затрясло от страха.

– Может, уйдём, Многожён Шавкатович? – взмолился он.

– Стучи! – зарычал Многожён.

Скуратов всхлипнул и тихонько постучал.

– Вообще стучать не умеет! – возмутился Многожён, подтянул себя за верёвку к двери и изо всех сил трахнул об неё кулаком, сразу отлетев назад от удара. Дверь начала медленно открываться – сначала бесшумно, а потом с возрастающим скрежетом.

Скуратов и Многожён уставились в полумрак. Давление внутри было низким, и мимо них, всасывая их за собой, устремился воздух. В тёмную глубь наклонно тянулся коридор.

– Иди! – приказал Многожён, и Скуратов опасливо двинулся внутрь.

Они шли по какой-то странной пародии на неизвестную государственную контору – по всей длине бесконечного коридора клеились фальшивые двери с эмблемами: палицами, луками и стрелами, черепами, двуглавыми крысами, пятиконечными звёздами и скрещёнными змеями.

Коридор освещался вделанными в потолок абажурами, о которые цеплялся спиной Многожён.

На дверях висели таблички с именами и должностями, звучавшими непонятно: обер-президент Шувалов, контр-адмирал Сорванец, прародитель Хапов, верховный пропагандист Зверомахов и тому подобное. Поверх одной из табличек было написано чёрным фломастером «сдох, зараза». Из некоторых дверей торчали наружу ключи.

На одной блуждающий взгляд Скуратова наткнулся на странную надпись «А чо?».

«И в самом деле, чо? – подумал он, понемногу успокаиваясь. – Чо, собственно, я волнуюсь?»

– Кто они такие? – задумчиво спросил он.

Но Многожёну было наплевать на имена и таблички, ему очень хотелось внутрь, и он хныкал от нетерпения.

Коридор сужался. Пол и стены стали мягкими и приобрели телесный оттенок. Стало сыро и душно. Скуратов шёл по чавкающей поверхности, оставляя за собой следы, сразу заполняющиеся жидкостью, в которой шипели пузырьки. Что-то ухало вокруг них и по трепещущим стенам пробегали вибрации. Блики скользили по еле различимым фигурам, замурованным в глубинах стен.

Наконец они упёрлись в простую дверь без всяких табличек.

– Входите, – сказал кто-то изнутри.

Хозяин

Скуратов приоткрыл дверь. В маленькой комнате за простым железным столом сидел немолодой человек в панамке. Человек что-то записывал карандашиком на желтеющем листе бумаги, а может быть, только делал вид, что записывал, потому что лист оставался пустым. Человек поднял бровь, так, что его лоб покрылся полукруглыми морщинами, и спросил Многожёна:

– Как ты думаешь, что такое МБ?

– Не знаю я, уважаемый, – сказал Многожён. – Знал бы – я бы сразу сказал, клянусь! Я всегда говорю, когда меня спрашивают. Многожёна везде знают…

– Тихо, – сказал человек, поглаживая свой карандаш бледным, как червь, указательным пальцем.

Многожён умолк.

Человек улыбнулся и стал похож на дантиста: его улыбка была располагающей, но не бесплатной.

– Пускай он скажет! – предложил Многожён, показывая на Скуратова.

– Меня твоё мнение интересует, – сказал человек.

– Ай-яй-яй, – сказал Многожён, закусив пальцы.

– Подсказывать можно? – спросил Скуратов.

Человек словно бы впервые заметил Скуратова.

– Тебе всё можно, – сказал он ласково, но Скуратов отчего-то вздрогнул.

– Министерство безопасности, – предположил Скуратов.

– Министерство безопасности, да? – спросил Многожён.

– Нет, – сказал человек, приподнимая свой карандаш.

– Стой! – закричал Многожён, чувствуя, что произойдёт что-то ужасное.

В панике он показал на Скуратова.

– Его бери. Какая тебе разница.

– Никакой, – охотно согласился человек.

Его карандаш качнулся в сторону онемевшего от ужаса Скуратова.

Что-то треснуло, словно вспышка в фотографическом аппарате, и мгновенно уменьшившийся и округлившийся Скуратов оказался лежащим на листе бумаги. Он стал похож на тёмную виноградину с миниатюрным личиком и выпученными от ужаса глазками.

– Ох, как ты умеешь, уважаемый! – воскликнул Многожён.

Никто больше не держал его верёвку, и Многожён Шавкатович барахтался, упираясь спиной в горячий и влажный потолок. Сначала стало приятно его спине, а затем и всему его телу, и он заурчал.

Человек положил на Скуратова большой палец, придержал немного, наблюдая, как Альберт Викторович смешно кривит личико и моргает, а потом решительно и с наслаждением раздавил.

Послышался удаляющийся писк. Личико Скуратова исчезло. Сок брызнул на лист и начал впитываться, светлея, и уже через секунду ничего не осталось на бумаге. Осталась, правда, какая-то жёлтая помятость, но и она вскоре исчезла. Человек вытер палец о бумагу.

– Он где? – полюбопытствовал Многожён.

– Далеко, – сказал человек. – Так что же такое МБ?

– Давай я ещё немножко подумаю, а? – спросил Многожён осипшим голосом.

Человек улыбнулся, вставая. По его щекам зазмеились трещины.

– Я русский язык плохо знаю! – закричал Многожён. – Я из Средней Азии, меня начальство прислало.

Глаза человека стали весёлыми и злыми.

– Ой, жалко! – принялся оплакивать себя потерявший всякую надежду Многожён. – Несправедливо! Только начал сильным становиться, и меня уже убивают.

Человек с интересом слушал.

Многожён отпихивался кулаками и пятками от горячего потолка и снова поднимался к нему.

– Ненавижу! – закричал он.

Потолок заухал и забулькал. В его полупрозрачных недрах собирались лупоглазые саламандры, с любопытством разглядывавшие Многожёна.

– Что именно ты ненавидишь, дружок? – спросил человек.

– Всё! – вопил Многожён. – Небо, луну, землю, солнце. Людей, животных всех, даже лярв.

– Я принимаю твою клятву! – торжественно сказал человек. – С повышением.

– Что, не убьёшь меня? – сказал Многожён, не веря своему счастью.

– Нет, – сказал человек.

– А Скуратова почему? – спросил Многожён, тяжело дыша.

– Так ведь он был не нужен, – объяснил человек, хватая свисающую верёвку и подтягивая Многожёна к себе.

«Действительно, – с облегчением осознал Многожён, – Скуратов был не нужен!