Не дают нам, – сказал бригадир, вытирая рукавом лицо.

– А что варили? – спросил Многожён.

Он вдруг почувствовал, что и сам проголодался.

– Насекомые какие-то, – сказал бригадир. – Вроде муравьёв. У них здесь колония.

– Тьфу! Не люблю насекомых жрать, – пожаловался Многожён. – Мне, понимаешь, мясо нужно.

– Я понимаю, – посочувствовал бригадир. – Неужто я не понимаю? Насекомыми разве наешься…

Сверху раздался оглушительный вой, будто на них пикировал самолёт. Рабы рухнули на землю, а бригадир упал на колени и молитвенно сложил руки на груди.

Несколько раз хлопнули крылья, и радом с ними неловко приземлился поджарый демон. Он был пятнист и вонюч, как гиена. На его шею был намотан клетчатый шарф.

– Кровушка, – сказал он простуженным голосом, с интересом осматривая бригадира. – Кровища. Кровяка.

Бригадир умоляюще заверещал:

– Я их не пускал! Я говорил, что нельзя!

– Ты кто такой? – спросил демон Многожёна и закашлялся, как чахоточный.

Многожён попытался ощупать его мысли, но у него ничего не получилось. Внутри демона были такие свирепые холод и жуть, что в нём было не за что зацепиться. Даже злоба в нём была ледяная, даже усмешка на его роже была похожа на заледеневшее презрение.

Демон сделал шаг в сторону Многожёна. Его движение было незаметным, и показалось странным, как это он вдруг оказался совсем рядом. Скуратов хотел бросить верёвку и убежать, но не мог пошевелиться – Многожён вцепился в его ум и из последних сил удерживал его на месте.

– Кто же ты такой? – с любопытством повторил демон.

– А вы кто, уважаемый? – с трудом выдавил из себя Многожён.

Впервые за последние дни ему стало страшно, но убежать без Скуратова он не мог.

Демон протянул руку и указательным пальцем коснулся сизой щеки Многожёна. Многожён почувствовал, как его тугая кожа натягивается под острым когтем. Он подумал о том, как много всего полезного упаковано в его теле, и понял, что накачан всем этим слишком плотно, так, что даже крошечного укола будет достаточно, чтобы он лопнул, как воздушный шар.

Демон понимающе улыбнулся и надавил сильнее.

Многожён замер в уверенности, что лопнет и что влажные тёплые кусочки, которыми он набит, далеко разлетятся по Вселенной. Он даже зажмурился для того, чтобы его сомкнутые веки немного придержали глазные яблоки.

Но демон убрал свой ужасный коготь, и, когда Многожён открыл глаза, оказалось, что демон выглядел разочарованным.

– Вам туда, господа, – подчёркнуто вежливо сказал он.

Уже светало, и Многожён увидел, что демон указывает в сторону авианосца, который оказался всего в нескольких километрах.

Авианосец

По дороге к авианосцу Многожён объяснял Скуратову, что демон его испугался. Скуратов поддакивал, но Многожён понимал, что Скуратов ему не верит. Скуратов, после того как поел, немного пришёл в себя и переосмысливал своё положение. Теперь он не мог простить себе того, что оставил гарнизон и связался с Многожёном Шавкатовичем, который после встречи с демоном казался неудачником.

Эпизод с демоном несколько подорвал веру Многожёна Шавкатовича в свои силы. Он решил припрятать гордыню и принялся объяснять Скуратову, как сильно он его уважает и любит.

– Ты мне как брат, Альберт Викторович, – говорил Многожён, ощупывая мысли Скуратова. – Так сильно я тебя уважаю.

– Вы знаете, как я к вам отношусь, Многожён Шавкатович, – отвечал Скуратов. – Я ради вас из гарнизона ушёл. Очень за вас переживал, думал, как вы один будете?

Но Многожён видел его мысли и понимал, что Скуратов не убегает только потому, что боится возвращаться один, и ещё потому, что не уверен, примут ли его назад в гарнизон.

С борта авианосца им в глаза блеснула надпись.

– «Сучий потрох», – прочитал Скуратов.

Многожён задумался.

– Объясни, пожалуйста, Альберт Викторович, дорогой, я русский язык плохо знаю, что такое сучий? – спросил он Скуратова.

– Сучий – значит, собачий, уважаемый Многожён Шавкатович, – сказал Скуратов. – Но не вообще собачий, а именно женский собачий.

– Женский – значит бабий, – задумчиво сказал Многожён. – Собачий-бабий, а потрох что такое, дорогой?

– Потрох – это внутренности, Многожён Шавкатович, – сказал Скуратов. – Все вместе означает «внутренности женщины-собаки».

– Кишки, значит, – задумчиво протянул Многожён. – Удивительно получается, что весь этот большой и важный военный корабль – кишки какой-то очень большой женщины-собаки. Как хорошо ты всё объяснил, Альберт Викторович!

– Всегда рад вам помочь, Многожён Шавкатович! – пылко отвечал Скуратов.

– Как ты думаешь, Альберт Викторович, кто такая эта большая женщина-собака? – спрашивал Многожён.

– Не знаю, уважаемый Многожён Шавкатович, – отвечал Скуратов. – Сам об этом всё время думаю.

Они подошли к авианосцу. Гигантское сооружение закрывало половину неба. Над ними громоздился могучий бетонный борт. Нигде не было видно входа. Скуратов глядел смирно, но в его мыслях Многожён читал: «Что ж ты, сволочь, притащил меня сюда, а сам не знаешь, что делать дальше». Многожён Шавкатович задумался, прислушиваясь к своему брюху.

– Давай на другую сторону перейдём, дорогой Альберт Викторович, – сказал он.

Скуратов, мысленно чертыхаясь, потянул его на другую сторону. Там было больше солнца и духоты и бетонный борт был теплее. Многожён Шавкатович пригрелся и вдруг заметил, что раздувается и что его сильнее тянет вверх. Скуратов наблюдал за ним с опаской. Через несколько минут натянутая верёвка почти поднимала Скуратова.

Множество неизвестных науке веществ забурлило в Многожёне Шавкатовиче, и от прилива новой энергии его глаза выпучились. Подъёмная сила так тянула Скуратова вверх, что он едва удерживался, с трудом переступая на носках.

– Вверх прыгай! – крикнул Многожён.

Скуратов подпрыгнул, и они воспарили наверх.

– Как замечательно вы это делаете, Многожён Шавкатович! – повизгивая от страха, сказал Скуратов.

Многожён самодовольно молчал.

– Как хорошо, что я знаком с вами! – продолжал Скуратов, вращаясь на туго натянутой верёвке и с ужасом глядя на удаляющуюся землю.

Но Многожён его больше не слушал. Они приподнялись над палубой, и Скуратов, исхитрившись, уцепился за поручень.

Цель была рядом. Она влекла к себе Многожёна Шавкатовича, который томился от предвкушения.

Скуратову стало труднее его тащить – Многожён Шавкатович сильно тянул его вверх и шаги Скуратова стали гигантскими, словно он шёл по Луне.

Происходящее очень не нравилось Альберту Викторовичу, и он тоскливо поглядывал по сторонам. Ему пришла запоздалая мысль отмотать верёвку и удрать, но было непонятно, как можно спуститься вниз с такой головокружительной высоты. Он затосковал и в который раз обругал себя за то, что зашёл слишком далеко.

Насколько достигал взгляд, вокруг них простиралась ржавая степь с тусклыми кляксами кустов. Авианосец громоздился над этой степью. Он был выше пирамид, обширнее стадионов, и в его чудовищной бессмысленности чувствовалась хамская величавость.

Солнце толкало Скуратова в лоб, будто пыталось