это было особое мурлыкающее рычание уверенного в себе и упитанного льва, нового царя этой пустыни. Нет, пока не царя, потому что он только становился царём и ещё нужно было добраться до авианосца.

Многожён заметил на небе круглую луну и критически её осмотрел. Он решил было, что луна бесполезна, но вспомнил, что она освещает им путь.

– Торопишься, выгоду свою пропускаешь! – сказал он, задыхаясь от нежности к самому себе.

Возможно, они уже близко к авианосцу, но эта луна была слишком бледной и осмотреться было невозможно. Вот Чёрное Солнце, хотя и не светило, постоянно накачивало Многожёна пьянящей энергией. Оно было гораздо чернее неба, и ему казалось, что небо вместе со звёздами, как бумагу, продырявили карандашом.

Было бы разумнее подождать до утра, но новые силы, словно пиво, бродящие в Многожёне, не давали ему отдыхать. Он нетерпеливо посмотрел на Скуратова.

Тот похрапывал, полуоткрыв рот и подвернув под голову исхудалую руку. Другой рукой он сжимал обмотанную вокруг запястья верёвку, натягивающуюся, когда на Многожёна дул ветерок. Заострившийся подбородок Скуратова казался мокрым от лунного света, а над подбородком проваливалась во мрак впалая щека. Его дыхание часто прерывалось, и он что-то бормотал в бреду, но в нём было вполне достаточно сил, чтобы прожить завтрашний день. Многожён Шавкатович мысленно осмотрел органы Скуратова, удивляясь тому, как старательно его маленькое глупое сердце гонит кровь. Ему было неприятно оттого, что тело Скуратова так настойчиво и преданно охраняет ютящуюся в нём жизнь. Но пока что такая глупость была на руку Многожёну.

Опять кто-то завыл, и Многожёну Шавкатовичу стало любопытно, кто там орёт в его степи.

– Вставай давай, – потребовал он, дёргая за верёвку до тех пор, пока Скуратов не поднялся на ноги и не посмотрел на него бессмысленными глазами.

– Что стоишь? Туда! – прикрикнул Многожён, пальцем указывая направление.

Чем ближе они подходили, тем сильнее менялся звук. Тоскливые вопли постепенно превращались в драматические рыдания.

Скуратов несколько раз упал за то время, пока они добирались до бетонной плиты, на которой сидела крупная, размером с небольшой автомобиль, тварь. Её кожа была покрыта шишками и мешочками, и она напоминала плохо вылепленную из глины жабу. Подобные твари обычно питались жалостью, точнее, они начинали с жалости, а заканчивали телами своих жертв, оставляя их души обнажёнными для более низких миров.

Казалось, жаба ничего не замечает вокруг, но Многожён чувствовал, что она прекрасно знает об их присутствии. Её вой всё время подстраивался под слушателей. Она плакала о своём одиночестве и загубленной молодой жизни.

Многожён хрюкнул. На него такие трюки не действовали, но слабовольный дурень Скуратов был очарован и сделал первый шаг к твари, которая затряслась от предвкушения.

– Горюшко ты, моё-ё-о-о! – жаловалась она. – Как же мне теперь жить-то-о-о-о?

– Что, что случилось? – спрашивал обалдевший Скуратов.

– Годков десять мне было. Завёл он тогда меня в лес и… – и она зарыдала так горестно, что Многожён забулькал от смеха.

– С тех пор так и живу-у-у-у. Да на что мне такая жии-изнь! – застонала жаба.

– Ты баба? – полюбопытствовал Многожён.

– Не твоё дело! – сказала жаба.

Ей важно было продолжать жаловаться на судьбу, чтобы не упустить Скуратова.

– Какие слова мне говорил! А как вышла за него, месяца не прошло, говорит: выматывайся! Он мне кольцо хотел подарить. Только работу нашёл – выматывайся! Куда я без кольца? А говорил, лучше меня никого нет, все, говорит, гулящие, а ты одна – королева…

Заворожённый Скуратов приближался к ней.

– Сколько ж можно мучиться-то-о, силушек никаких нет! Что же мне теперь дела-а-а-ть-то-о? – она вся подобралась, готовясь прыгнуть.

– Стой! – сердито закричал Многожён, дёргая за верёвку.

Скуратов остановился.

Жаба завыла от разочарования и принялась нетерпеливо щёлкать. Настоящих ног у неё не было – только набрякшие вздутия, и она не умела прыгать далеко. Жертва должна была сама подойти близко, чтобы жаба могла упасть на неё и придушить своим весом.

Многожён смотрел на неё с любопытством.

– Дура, – сказал он.

Жаба перестала щёлкать.

– На себя посмотри, – обиженно сказала она.

– Так ты со мной разговариваешь? – удивился Многожён. – Я ваш новый хан, и ты меня не боишься?

Ему стало любопытно, о чём она думает, и он принялся шарить по её мыслям.

– Эй! – испугалась жаба.

Ей было трудно сопротивляться, но Многожёну стало неинтересно, и он её отпустил. В ней было много голода и хитрости.

– Ой, Самара-городок, – затянула она дребезжащим голосом, – беспокойная я…

Она хотела показать, что ей всё равно.

– …Беспокойна-а-а-я… успоко-ойте меня.

– Молчи! – приказал Многожён, и она заткнулась.

Скуратов хлопал глазами, пытаясь сообразить, что происходит.

– Понял теперь? – спросил его Многожён.

Скуратов промычал что-то. Он шатался от усталости и голода. Многожён подумал, что его придётся подкормить.

– Учтите, ваше превосходительство, что телесно я не съедобна! – закричала жаба. – По причине судьбины моей жестокой. Зато душой я прекрасна.

Оказывается, она тоже умела читать мысли.

– Мне его покормить надо, – доверительно сказал Многожён. – А то умрёт ещё. У тебя есть еда?

– Позолоти ручку, царевич, расскажу тебе, где едят, где пьют и жениться дают.

Многожён сердито запыхтел.

– Не обижайся на меня, красавчик! – торопливо сказала жаба. – Вон в той стороне еда ходит, там она стонет и плачет, там ей жрать дают и саму её жрут.

Она стала раскачиваться и дергаться, старательно показывая направление.

– Туда иди, – скомандовал Многожён Скуратову.

– До свиданьичка вам, господа! – закричала тварь. – Не серчайте на нас, сирых! Навещайте нищету нашу!

Минут через двадцать они наткнулись на группу рабов. Несколько одетых в рваные телогрейки людей спали, прижимаясь друг к другу. Один стоял около ржавого котла и помешивал какую-то бурду. На Скуратова он не обратил внимания, а на Многожёна сразу уставился и не спускал него с глаз.

Многожён был не похож на демона. Он мог бы показаться беспомощным, если бы не его самодовольный вид.

– Ты кто? – спросил Многожён.

– Бригадир, – ответил раб, подбочениваясь.

– Дай ему есть, – сказал Многожён, показывая на Скуратова.

– А кто ты вообще такой? – завёлся бригадир.

Тогда Многожён вцепился в его сознание, заставил его рухнуть на землю и биться головой о камень до тех пор, пока землю вокруг не залило кровью.

Люди проснулись от воплей своего начальника и молча наблюдали за происходящим. Вопросов никто не задавал. Потом Многожён отпустил бригадира, и тот трясущимися руками налил и понёс Скуратову миску. В дымящееся варево с его лица капала кровь.

Скуратов принялся есть – сначала через силу, а потом с жадностью. Когда он закончил, бригадир налил ещё.

– Мясо есть? – спросил Многожён.

– Нету мяса, товарищ начальник!