Несколько минут спустя Лахлэн хлопает дверью. Он вне себя от волнения.

– Господи, – выдыхает он. – Она все-таки слегка ненормальная, эта Ванесса.

– Если я не ошибаюсь, ты говорил, что надо дождаться, чтобы она сама к нам пришла.

В моем голосе звучит упрек. Оказывается, мне не нравится то, что он пошел без меня. Или я даже немного ревную? А может быть – вот ведь любопытная мысль, – мне ужасно хочется вернуться в шкуру Эшли – доброй простушки, свободной от всяких завихрений?

– Да я на нее наткнулся, когда гулял, ясно? Она мне предложила зайти. – Он сбрасывает куртку и бросает на диван. – Я сумел еще одну камеру установить. Мог бы и больше поставить, но она около меня кружилась, как ястреб, так что вот так.

– И где ты поставил камеру?

– В игровой комнате.

Я даже не знала, что в Стоунхейвене существует игровая комната, хотя, конечно, такая комната там быть должна, ведь такие особняки обычно строятся как места для отдыха и увеселений. Лахлэн включает свой лэптоп и выводит на экран изображение с камеры. Я вижу бильярдный стол, деревянную стойку, около нее стулья, покрытые чехлами. На стойке – запыленные графины с виски, на полках – старые кубки за победы в гольфе. Дальняя стена увешана старинными мечами. Их не меньше трех десятков. В самом центре, над камином, посреди мечей гордо красуются два пистолета. Их рукоятки украшены изысканной резьбой.

– Это не игровая комната, это оружейная. Боже! Что вы там делали? В шашки играли?

Лахлэн хмурится:

– Ты явно не в настроении.

– И о чем вы говорили?

– Да просто пофлиртовали немножко. Поболтали о моем фамильном замке, о том о сем. Я ей нравлюсь. Перешли на «ты». – Мы оба ей нравимся, – говорю я. – Но я не уверена, что от этого много толка. С такой скоростью мы здесь год проторчим.

– Я поставил ловушку, – заверяет меня Лахлэн. – Просто сиди тихо. Она заглотнет приманку.

И он прав. На следующий день, часа в четыре после полудня, раздается стук в дверь коттеджа. Мы с Лахлэном замираем и смотрим друг на друга. Он проворно выключает сериал. Я беру себя в руки, делаю вдох и превращаюсь в Эшли. Изображая радостную улыбку, я открываю дверь и вижу Ванессу. На ней походные брюки. Макияж наложен старательно и со вкусом. Дизайнерские солнечные очки лежат поверх сияющих, взбитых феном волос. Она выглядит моделью, рекламирующей витаминизированную воду. У меня возникает безотчетное желание сорвать очки с ее макушки.

– О, вот кто к нам пришел! – восклицаю я вместо этого, протягиваю руки к Ванессе, обнимаю ее и прижимаюсь теплой щекой к ее холодной щеке.

Затем я делаю шаг назад и осматриваю Ванессу с головы до ног.

– Мы будем вместе заниматься йогой? – спрашиваю я. – Я так об этом мечтала. Каждое утро делаю упражнения, а тебя нет и нет.

– Да-да, я знаю. Я болела. Простыла. Но теперь мне лучше.

– Так, может быть, завтра позанимаемся? – Я прислоняюсь к дверной раме и замечаю у Ванессы рюкзак: – Ты куда-то собралась?

Ванесса заглядывает за мое плечо. Явно ищет взглядом Лахлэна. Тот лежит на диване с лэптопом, в окружении бумаг.

– Хочу подняться к смотровой площадке. Вот подумала, может быть, вы захотите со мной пойти?

Лахлэн не отрывает глаз от лэптопа.

Ванесса переводит взгляд на меня:

– Передали прогноз погоды. Через день-два обещают снежную бурю. Может быть, для вас это последний шанс сходить в горы.

– Я бы с радостью, – говорю я, оборачиваюсь и смотрю на Лахлэна: – Милый? Ты как? Сделаешь перерыв?

Лахлэн медленно отводит глаза от экрана и сдвигает брови. Он старательно делает вид, будто бы погружен в глубокие интеллектуальные внутренние дебаты и ему ужасно не хочется возвращаться в скучное настоящее. Не знай я, что он только что увлеченно смотрел очередную серию «Мыслить как преступник», я бы сама поверила, что все так и есть.

– Я же работаю… – ворчит Лахлэн.

Ванесса бледнеет:

– О, ты пишешь книгу… Извини, я не хотела мешать.

– Нет, нет, все в порядке. Прогулка в горы, говоришь?

Лахлэн садится на диване, потягивается, и при этом его футболка приподнимается, и становится виден мускулистый пресс. Он одаривает нас с Ванессой лучистой улыбкой. Вид у него такой, словно ничто не могло бы его обрадовать сильнее, чем прогулка в горы, хотя я-то точно знаю: он мало что так ненавидит, как вот эти самые прогулки. Ненавидит он их примерно так же сильно, как налоги и фильмы «для семейного просмотра».

Тем не менее Лахлэн говорит:

– Я не против размять ноги. Да и абзац у меня что-то все равно не идет.

Двадцать минут спустя мы уже сидим в машине Ванессы. Это «мерседес»-универсал – такой новенький, что до сих пор еще источает заводской запах. Мы едем на юг вдоль берега озера, проезжаем мимо обшарпанных мотелей с неоновыми вывесками, на которых указано число свободных мест, мимо третьесортного супермаркета с рекламой сэндвичей и холодного пива, мимо А-образных домов, на подъездных дорожках которых стоят катера, накрытые брезентом. Мы все дальше и дальше от вилл стоимостью в несколько миллионов долларов и все ближе к тишине леса в национальном парке. Ванесса тараторит как заведенная и засыпает нас фактами о тех местах и зданиях, которые попадаются на нашем пути.

– Мы подъезжаем к поместью, где снималась вторая часть фильма «Крестный отец», но теперь тут сплошные кондоминиумы. Видите, вон за той лодкой? Там убили Фредо. Если поехать по этой дорожке, она выведет к пристани Чемберс. Это пирс со старинным баром, который существует с тысяча восемьсот семьдесят пятого года. Теперь тут в основном собираются студенты и пьют коктейли типа «Чемберс-пунш». А вот впереди очаровательный маленький скандинавский коттедж. Смотрится так, будто бы где-то совсем рядом норвежский фьорд. Мой прадедушка во времена Великой депрессии играл с владельцем этого дома в пинокль[92].

Некоторые из этих историй я помню с того времени, как жила здесь и училась в школе. У каждой местности своя история, но Тахо особо цепко держится за те времена, когда тут все было намного более особенно, гламурно, когда здесь находился не только супердорогой горнолыжный курорт, куда ездили на выходные племена миллионеров из Сан-Франциско, сколотившие состояние на хай-теке. Я смотрю в окошко на пролетающий мимо лес и думаю о том, как же славно побывать в горах, подальше от ядовитой суеты городской жизни, от сияющих огней, рекламирующих желание. Я представляю себе, как привезла бы сюда маму, чтобы она здесь поправлялась после лечения. Свежий воздух мог оказаться целительным, и нам обеим было бы здорово на время отрешиться от жизни в большом городе.

Но тут я вспоминаю о том, что как только мы с Лахлэном скроемся отсюда вместе с деньгами Ванессы, я больше никогда не смогу сюда возвратиться.