По крайней мере, в это непоколебимо верил Лахлэн.

«Ты – прирожденная аферистка. А как же еще? У тебя это наследственное». Вот так он мне сказал после нашего первого совместного дела. «Так вот что ощущает мама, подумала я, – после очередного успешного карточного шулерства». Может быть, это было не так уж плохо. Я столько лет старалась убежать, отгородиться от жизни своей матери, что для меня почти облегчением стала возможность сдаться, остановиться, развернуться и кинуться в объятия такой жизни.

Но сама я никаких афер не искала. Они пришли ко мне сами.

В тот день, когда я прилетела в Лос-Анджелес, Лахлэн прямо из аэропорта повез меня в больницу, навестить маму. Я не виделась с ней почти год и была просто шокирована тем, как она выглядит: отросли каштановые корни ее осветленных волос, под глазами залегли темные круги, накладные ресницы по краям век отклеивались. Она исхудала, кожа у нее обвисла, стала желтоватой. Призрак ее былой красоты еще не совсем покинул ее, но за те месяцы, что мы с ней не виделись, она из женщины, которая в этом мире все делала по-своему, превратилась в женщину, этим миром убитую.

– Почему ты мне не сказала?

Она потянулась ко мне и сжала двумя руками мою руку. Я почувствовала, как хрустят ее кости под моей рукой, и это было невыносимо.

– Ох, детка. Нечего было рассказывать. Просто я плоховато себя чувствую уже какое-то время, но я никак не думала, что мне станет так плохо.

– Не надо было столько времени тянуть, надо было сразу обратиться к врачу. – Я говорила и смаргивала слезы. – Можно было не доводить до третьей стадии.

– Ты же знаешь, я терпеть не могу врачей, детка.

На самом деле это было не так. Просто, скорее всего, у матери была самая мизерная страховка и она опасалась того, что ей скажет врач. Вот почему она так долго игнорировала симптомы болезни.

Я посмотрела на Лахлэна, стоявшего по другую сторону от кровати, ища у него каких-то слов объяснения.

Он встретился взглядом со мной и посмотрел на меня в упор.

– А вы откуда знаете мою мать? – решительно спросила я.

– Мы познакомились в покерных кругах. Она большой мастер, ваша мама.

Я смотрела на него с опаской. Я вновь обратила внимание на безупречный покрой его костюма, его чуть надменную усмешку, хищную красоту и дорогие часы – такие, какие моя мать любила красть.

– В покерных кругах… – повторила я.

Я отлично знала, что именно там моя мать искала тех, кого можно обворовать. Не был ли этот красавчик ее мишенью?

– Давно она в таком состоянии? Почему ни она, ни вы не додумались позвонить мне раньше?

Лахлэн покачал головой и едва заметно улыбнулся, как бы прося у меня прощения.

– Ваша мама упряма, – сказал он и расправил одеяло на ногах моей матери. – Она все делает по-своему. И к тому же она хорошая актриса, как вам наверняка известно.

Моя мать одарила Лахлэна самой лучистой улыбкой, на какую только была способна, но в этой улыбке была бравада, а в паутинку морщин около краешков глаз закралась паника. Она вдруг стала выглядеть намного старше своих лет. Я думала о том, что мне сказал врач, о том, как она уже слаба и как быстро будет развиваться рак.

– Да, актриса она отличная.

Мать сжала мою руку.

– Не говорите обо мне так, будто меня здесь нет, – произнесла она нараспев. – Я немного больна, но я не умалишенная. Пока что.

Лахлэн рассмеялся, и мне очень не понравилось, что он смеется над этими словами.

Он мне улыбнулся:

– А знаете, ваша мама мне много о вас рассказывала.

– А вот она мне про вас не говорила ничего. – Я посмотрела на мать, а она ответила мне невинным взглядом. – И что же она вам рассказывала?

Лахлэн взял стул, уселся и положил ногу на ногу. В его поведении и движениях было что-то неторопливое и даже вялое – он словно бы плыл, рассекая холодную воду.

– Она говорила, что вы окончили престижный колледж, факультет искусствоведения.

– Не такой уж престижный, – буркнула я.

Лахлэн провел большим пальцем по лежащей на одеяле руке моей матери – нежно, словно отец, ласкающий спящего ребенка. У меня что-то дргонуло внутри, мне вдруг захотелось ощутить прикосновение его руки к моей коже.

– Еще она говорила, что вы много знаете об антиквариате. Что последние несколько лет вы занимаетесь декором и меблировкой дорогих домов. Что вы находитесь в непосредственной близости от богачей. Миллиардеров. Глав хеджевых фондов.

– Вас это по какой-то причине интересует?

– Я мог бы воспользоваться услугами кого-то вроде вас. Для своей работы. Мне нужен человек с взглядом профессионала.

Я чувствовала на себе оценивающий, изучающий взгляд Лахлэна и вдруг все поняла. Он был аферистом и вором, в точности как моя мать. Вот чем объяснялись его хладнокровие и та невидимая власть, которую он явно обрел над моей матерью. «Интересно, – задумалась я, – в каких он отношениях с законом?» Какой бы игрой он ни занимался, он явно имел успех.

Моя мать приподнялась и села в кровати. Погрозив Лахлэну пальцем, она сказала:

– Лахлэн, прекрати. Оставь ее в покое.

– Что? Уже и спросить нельзя? Ты ее так расхваливала.

– Нина делает карьеру. – Мать просияла улыбкой, глядя на меня. – Моя умница. Она BA[90].

Она произнесла эти две буквы так, словно они представляли собой некое магическое заклинание, способное уберечь нас обеих, и я чуть было не расплакалась. Я была так рада, что моя мама никогда не видела, как я подаю соевый латте своему боссу, что она никогда не бывала в моей жалкой квартирке в Флашинге, не смотрела, как я надраиваю до блеска позолоченное биде какой-нибудь миллиардерши.

– Я рассматриваю кое-какие варианты, пока я здесь, – сказала я Лахлэну. – Но спасибо. Скажу так, я не уверена, что ваш род деятельности – это мое поприще.

– Почему вы решили, что знаете, каков род моей деятельности? Не делайте поспешных выводов.

Лахлэн спрятал под широкой улыбкой возмущение, и я увидела, что зубы у него белые, но слегка кривоватые. Я подумала о собственных зубах – в детстве мне не исправили прикус. У нас было кое-что общее. Я вдруг помимо воли улыбнулась в ответ.

Лахлэн встал и ласково похлопал мою мать по руке:

– Мне надо бежать.

– Ты уже уходишь?

Мать широко раскрыла глаза и посмотрела на Лахлэна умоляюще.

– Ты же знаешь, ты всегда можешь позвонить мне, если тебе что-то понадобится, красотка Лили.

Он наклонился и нежно поцеловал мою мать в лоб – нежно и так осторожно, словно перед ним была драгоценность, способная рассыпаться от излишнего давления. Мне хотелось окружить свое сердце стальной стеной, защититься от этого человека, но в нежности этого поцелуя было что-то такое, что моя оборона дрогнула. Я задумалась – давно ли он заботится о моей матери и стало ли это для него большой нагрузкой? Если он и искал какой-то выгоды для себя, мне трудно было увидеть, какова тут могла быть корысть. Моя мать была разорена и больна, дать Лахлэну ей было нечего. Похоже, он ее искренне любил.