– Команда! Мотаем! – завопил кто-то.

Дерущиеся кинулись в разные стороны – видимо, и это было имне впервой. Потоптанные вскакивали и резво бежали следом. Кати перезаряжалапистолет.

– Я же тебе говорила, – сказала она. – Ничегохорошего. Поехали?

– Поехали, – сказал я. – К Штенгеру.Побеседуем.

– Значит, так, – наставлял я, когда мы поднималисьпо лестнице. – Жди здесь. Если он выскочит, продемонстрируй ему пистолет изагони обратно.

– Что ты затеял?

Не ответив, я позвонил.

Дверь открыл сам Штенгер, заработавший в битве великолепныйсиняк под левый глаз. На его лице медленно гасла слащавая улыбочка,предназначенная для кого-то другого. Он был по пояс гол, взъерошен, в рукедержал коробочку с пудрой – приводил себя в порядок. Апостол Штенгер. Мессия.

– Чем обязан? – недоуменно спросил он, пряча пудруза спину. – Я, право…

Я протиснулся мимо него и пошел прямиком в комнату. Онтащился следом, бормоча, что ему некогда, что к нему должна прийти дама и онпри всем желании не может уделить мне времени. В комнате пахло духами и хорошимконьяком, повсюду валялись четвертушки сиреневой бумаги, исписанные бисернымстарушечьим почерком. Я поднял одну с кресла.

На крыльях не подняться

нам до Луны,

совсем другим приснятся

цветные сны…

– Вы еще и поэт? – сказал я.

– Все-таки, чем могу… – начал он, останавливаясьпередо мной.

– Молчать, – сказал я, смахнул с кресла бумаги исел. Достал пистолет, снял его с предохранителя и положил на стол.Демонстративно посмотрел на часы. Штенгер молча разевал рот.

– Это – для того, чтобы вы поняли, что делосерьезное, – кивнул я на пистолет. – Вы расскажете мне все, что вамизвестно о вурдалаках.

– Но, Алехин…

– У меня мало времени, – сказал я.

Рассыпав пудру, Штенгер с бегемотьей грацией прянул к двери,распахнул ее. Я не видел Кати, но там все было в порядке – пиит захлопнул дверьи задом пятился в комнату, нещадно топча свои сиреневые вирши.

– Даю вам минуту, – сказал я. Жалости у меня кнему не было – слишком многое приходилось вспомнить. – Вы расскажете мневсе, что вам известно о вурдалаках.

Довольно долго мы смотрели друг другу в глаза. И наконец онотвел взгляд.

– Хорошо, – сказал он. – Можно, я оденусь? Ивыпить бы…

– Валяйте, – разрешил я. – Только безфокусов.

Он ушел в другую комнату, захлопал там дверцами шкафа. Явышел на площадку и поманил Кати:

– Иди, садись, только не вмешивайся.

К нам вышел Штенгер с большой буквы – вальяжный, приодетый ипричесанный.

– Вот, – сказал он, бросив передо мной свёрнутый втрубку лоскут ткани. – Больше у меня ничего нет.

И глотнул прямо из горлышка, обливая крахмальный пластрон. Яразвернул лист. Это была карта континуума и в то же время карта острова – егоочертания повторялись и здесь, но если верить проставленному в милях масштабу,созданный пришельцами мирок был больше острова раз в тридцать. Этакая чечевичкасто двадцать миль на девяносто. Прекрасная карта с дорогами, четкими надписями:«Город», «Ревущие Холмы», «Мохнатый Хребет», «Вурдалачьи Леса», указаны дажемало-мальски крупные лесные тропы, родники и форпосты Команды. Кати заглянуламне через плечо и восхищенно ахнула.

– Иди в машину, я скоро, – сказал я ей. Она вышла,прижимая карту к груди.

– Откуда у вас это, Штенгер? – спросил я. –Украли небось?

– Джулиана дала, – сумрачно ответил он, допиваяостатки коньяка. – А к ней, по-моему, карта попала от Мефистофеля, я точноне знаю и не собираюсь выяснять…

– От кого?

Выслушав его довольно долгий рассказ, я удивился не нашутку. Оказалось, что наряду с вурдалаками, драконами и таинственнымиобитателями отдаленных окраин, о которых рассказывают то ли глупые, то листрашные небылицы, существует еще некий Мефистофель. Живет он неизвестно где,появляется когда каждый день, когда раз в год, обладает способностями, которыхнет и не может быть у обыкновенных людей, все знает, всех видит насквозь,задает непонятные вопросы, и, хотя никому вроде бы не причинил вреда, бытуетстойкое мнение, что лучше от него держаться подальше. Сам Штенгер лицом к лицувстречался с ним всего раз, месяц назад, чисто случайно, и улизнул переулкамипод первым пришедшим в голову благовидным предлогом.

Окончательно добило меня то, что по всем приметам этот ихМефистофель как две капли воды походил на таинственного незнакомца,беседовавшего со мной у обломков «Орлана», и это навело на мысль, от которойстало жарко: неужели я в первые же часы пребывания здесь встретил одного изпришельцев, сыгравшего со мной шутку? Его способности, превышающиечеловеческие, его осведомленность в географии… Остается надеяться, что это непоследняя наша с ним встреча.

– Мефистофель вам сам сказал, что его так зовут, илиэто прозвище?

– Так его у нас называют.

– Логично, – сказал я. – И метко. Прощайте,Штенгер.

На лестнице я подумал, что и Штенгер, и проповедник, всущности, глубоко несчастные люди. Можно и должно их презирать, но трудно ненавидеть.Два несомненно умных человека познали свой мир и сломались, не выдержали,показалось, что жить не для чего. То, что у них есть последователи, неудивительно. Удивительно, что их терпят. На месте Ламста я давно перепорол бынедоумков в холщовом, а Штенгеру с проповедником сунул в руки по лопате изаставил заняться делом. Яму, что ли, копать. А потом закапывать. Жизнь отэтого не стала бы прекраснее и благолепнее, но смертей, разбитых судеб иглупостей поубавилось бы…

Кати сидела, развернув карту. Глаза у нее сияли. Онанеохотно отложила лоскут и включила мотор.

– Насколько я понимаю, ты везешь меня к вам? –спросил я.

– Ага.

– В Команду?

– В Отдел Исследований.

– А в чем между ними разница?

– Команда воюет, а Отдел занимается исследованиями.

– И много вас?

– Со мной – трое.

– Могучая кучка… – сказал я с сомнением.

На двери скромного трехэтажного здания в шесть окон пофасаду висела рукописная выцветшая табличка: «Отдел Исследований». По-моему,весь Отдел размещался на первом этаже, а остальные были пусты и необитаемы содня сотворения этого мира. Даже решеток на окнах не имелось.

Кати открыла дверь, и мы вошли. Стояла тишина, пахлосургучом и пылью, и по коридору прохаживалась толстая рыжая кошка. Пиратвопреки канонам был с ней в самых теплых отношениях – они радостно устремилисьдруг к другу, обнюхались и пошли рядышком в глубь коридора, кошка с собакой.