– Я здесь. Я куплю тебе гроб почти такой же, как у моего отца.

Но уши Чина были наполнены кровью, и он ничем не показал, что слышит Ван Луна. Он тяжело дышал и умер, не приходя в сознание.

Когда он умер, Ван Лун наклонился над ним и заплакал, как не плакал над собственным отцом. Он заказал самый хороший гроб, нанял священников для похорон и шел за гробом, облачившись в белый траур. Он заставил даже старшего сына носить белые повязки на щиколотках, словно умер близкий родственник, хотя сын жаловался и говорил:

– Он был только старший из слуг, и не годится носить траур по слуге.

Но Ван Лун заставил его носить траур три дня. И если бы это зависело только от Ван Луна, он похоронил бы Чина за стеной, где лежали его отец и О Лан. Но сыновья не хотели этого, жаловались и говорили:

– Неужели нашей матери и деду лежать рядом со слугой? И нам тоже, когда мы умрем?

Тогда Ван Лун похоронил Чина у входа в ограду, потому что не мог спорить с ними и хотел покоя в доме на старости лет. Он утешился тем, что сделал, и сказал:

– Что же, так и следует, потому что он всегда охранял меня от всякого зла.

И он завещал сыновьям похоронить его рядом с Чином, когда он умрет.

Теперь реже, чем когда-либо, Ван Лун ходил осматривать свои земли, потому что без Чина ему было тяжело ходить одному, и он устал от трудов, и кости у него ныли, когда он ходил по неровным полям. И он сдал в аренду почти всю свою землю; а люди брали ее охотно, так как было известно, что это хорошая земля. Но Ван Лун не хотел и слышать о продаже хотя бы пяди земли и только сдавал ее по условленной цене не дольше чем на год. Так он чувствовал, что она вся его и все еще у него в руках. Он приказал одному из работников с женой и детьми жить в деревенском доме и заботиться о двух стариках, нашедших забвение в опиуме. И, поймав пытливый взгляд младшего сына, он сказал:

– Ну, ты можешь перебраться со мной в город, и дурочку я тоже возьму: она будет жить вместе со мной на моем дворе. Теперь, когда Чина не стало, бедной дурочке будет худо: некому ей будет пожаловаться, что ее бьют или плохо кормят. И некому учить тебя всему, что касается земли, теперь, когда Чина не стало.

И Ван Лун взял младшего сына и дурочку с собой и после того редко оставался подолгу в деревенском доме.

Глава XXX

Теперь Ван Луну казалось, что ему нечего больше желать в жизни: можно было сидеть на солнце рядом с дурочкой, курить трубку и наслаждаться покоем, так как землю его обрабатывают и деньги идут ему в руки без всякой заботы.

Так это и могло бы быть, если бы не его старший сын, который не довольствовался тем, что все идет благополучно, а хотел большего. Он пришел к отцу и сказал:

– Нам нужны для этого дома разные вещи, и не следует думать, что мы можем считаться знатной семьей только потому, что живем на этих дворах. До свадьбы моего брата осталось только шесть месяцев, а у нас недостает стульев, чтобы усадить гостей, недостает чашек, недостает столов, всего недостает в этом доме. А кроме того, позор, что гостям придется проходить через большие ворота и через всю эту толпу простонародья, от которой только шум и дурной запах. А когда брат женится и у нас с ним будут дети, то нам самим понадобятся передние дворы.

Ван Лун посмотрел на сына, стоявшего перед ним в красивой одежде, и, закрыв глаза, проворчал, сильно затянувшись трубкой:

– Ну, чего тебе, чего еще?

Молодой человек видел, что он уже надоел отцу, но сказал упрямо, слегка повысив голос:

– Я говорю, что нам нужны передние дворы и нам нужно все, что подобает семье с такими деньгами и с такой хорошей землей, как у нас.

Тогда Ван Лун проворчал, не выпуская трубки изо рта:

– Земля моя, а ты к ней ни разу не приложил рук.

– Отец мой! – закричал молодой человек, – Ты сам хотел, чтобы я стал ученым, а когда я стараюсь вести себя, как подобает сыну землевладельца, ты бранишь меня и хочешь сделать из нас с женой каких-то батраков.

И молодой человек отвернулся стремительно, сделав вид, что хочет разбить голову об искривленную сосну, которая росла посреди двора.

Ван Лун испугался, как бы молодой человек не повредил себе, потому что он всегда был горячего нрава, и закричал:

– Делай как хочешь, делай как хочешь, только оставь меня в покое!

Услышав это, сын быстро вышел, боясь, как бы отец не передумал, и был очень доволен. Нимало не мешкая, он купил столы и стулья из Сучжоу, резные и гнутые, и занавеси из красного шелка, чтобы повесить их над входом, и вазы, большие и малые, и купил изображения многих прекрасных женщин, чтобы повесить их на стены, и привез диковинные скалы, чтобы украсить ими свой двор, как украшают дворы на Юге, и над всем этим он хлопотал много дней.

Со всей этой возней и хлопотами ему приходилось много раз на дню проходить через передний двор, и, проходя мимо простого народа, он задирал нос, потому что терпеть его не мог. И жильцы во дворе смеялись ему вслед и говорили:

– Он забыл, как пахнет навоз на дворе у его отца!

Но все же никто не осмеливался сказать ему это в лицо, потому что он был сын богача.

Наступил праздник, когда пересматривается и назначается вновь арендная плата, и эти простые люди узнали, что плата за комнаты и дворы, где они живут, очень повысилась, потому что кто-то другой соглашается платить больше, и им пришлось съехать со двора. Потом они узнали, что это сделал сын Ван Луна, хотя он был хитер и, ничего не сказав им, письменно договорился об этом с сыном старого Хвана, который жил в чужих краях; а этот сын старого господина заботился только о том, как бы получить за свой дом побольше денег.

Простому люду пришлось выбираться, и они выбирались с бранью и жалобами на то, что богачи могут делать что хотят. Они собрали свой жалкий скарб и ушли, полные злобы, и ворчали, что придут когда-нибудь обратно, как приходят бедняки, когда богачи становятся слишком богаты.

Но ничего этого не слышал Ван Лун, потому что он был на внутренних дворах и выходил редко: он спал, ел и отдыхал на старости лет, и поручил это дело старшему сыну. А сын его позвал плотников и искусных каменщиков, и они поправили комнаты и ворота, разрушенные простонародьем; и он снова выкопал пруды и купил пятнистых и золотых рыбок, чтобы пустить их туда. И когда все было готово и украсилось, насколько он понимал красоту, он посадил лотосы, и лилии в прудах, и индийский бамбук с красными ягодами, и все другое, что он мог припомнить из виденного им на Юге.

Жена его вышла посмотреть, что он сделал, и они вдвоем прошлись по всем дворам и комнатам, и она говорила, что недостает того-то и того-то, и он внимательно прислушивался к ее словам, чтобы все это исправить.

Люди на городских улицах услыхали обо всем, что сделал сын Ван Луна, и стали говорить о том, что делается в доме Хванов теперь, когда там снова живет богач. И люди, которые звали его