Возвращаясь в отель, Камерон невольно улыбался себе под нос, вспоминая, как Трейси очнулась в первый раз, как сказала «это ты».

«Ты мне улыбнулась, – сказал он ей сегодня. – Просто не могу описать, что это для меня значило».

Трейси очень взволновали его слова, хоть она и сказала: «Я не помню». Ее выдали вспыхнувшие щеки.

«Она любит меня, – подумал Камерон. – Пусть пока боится это признать, но все равно любит».

После его ухода Трейси долго лежала, уставившись в потолок, и наконец твердо приказала себе: «Пора избавиться от чувства вины: чувствовать себя виноватой нелепо. Ты не можешь контролировать свои сны, и никто не может».

Она и в самом деле помнила, что улыбнулась. Помнила, как посмотрела в такие любящие знакомые глаза и сказала: «Это ты!» – и почувствовала себя невероятно счастливой.

Но это были глаза не Камерона, а Джефа. Однако в больнице он ее не навестил, не справился о самочувствии и не пролетел несколько тысяч миль, чтобы сидеть у ее кровати.

Это сделал Камерон.

То, что предлагал ей Камерон Крю, было реальным, осязаемым: это можно потрогать, этому можно доверять.

Джеф, с другой стороны, всего лишь прекрасный сон.

Джеф приземлился в аэропорту Шарль де Голль с красными от бессонницы глазами, измотанный до предела.

Ему пришлось сделать пересадку в Нью-Йорке, но пребывания в аэропорту Джона Кеннеди он толком не запомнил. Все, что случилось после звонка Фрэнка Дорриена, воспринималось словно сквозь туман. Добраться до Трейси – вот единственное, что сейчас имело значение. Весь прочий мир погрузился во мрак.

– Джеф.

Фрэнк Дорриен ждал, когда Стивенс войдет в зал прилета. Чисто выбритый, отдохнувший, в своей обычной гражданской униформе: темно-синие вельветовые брюки, тщательно выглаженная хлопковая рубашка, твидовая спортивная куртка и броги, генерал казался существом с другой планеты.

– Как она? – выпалил Джеф на ходу. – Я должен немедленно ехать в больницу.

Фрэнк Дорриен схватил его за руку.

– Ее там нет. – Увидев широко раскрытые от ужаса глаза Джефа, он торопливо объяснил: – Нет-нет, не умерла, не волнуйся! Примерно через час после нашего с тобой разговора она пришла в себя.

Джеф почувствовал, как у него подкосились колени. Облегчение было настолько огромным, что он побоялся, как бы его не вырвало.

– Мне необходимо ее увидеть.

– Боюсь, это невозможно, – буркнул Фрэнк, отводя глаза.

– О чем ты? – Стряхнув его руку, Джеф направился к стоянке такси.

Генерал поспешил следом.

– Я тут ни при чем. Если кто и виноват, то не я, а Камерон Крю.

При упоминании этого имени Джеф резко остановился.

Фрэнк объяснил, что Камерон прилетел сразу же, как только узнал о случившемся, и первое, что сделал, поставил охрану и запретил пускать к ней посетителей. Трейси добровольно выписалась под его ответственность, а сейчас восстанавливается в одном из роскошных имений Крю примерно в часе езды к югу от Парижа.

– С такими деньгами можно купить докторов, политиков и вообще кого угодно, – с горечью заметил Фрэнк. – Нормальные правила к таким, как Крю, не относятся.

– Я все равно должен ее повидать.

Джеф рассказал Фрэнку, что удалось узнать в Колорадо.

– Боже праведный! Ты уверен? – воскликнул генерал.

– Абсолютно.

– И флешка все еще у тебя?

– Конечно. Я и копии сделал. Все хранится в очень надежных местах.

Оба некоторое время стояли молча. Пассажиры с прибывших рейсов, спешившие к стоянке такси, натыкались на них или просто обходили, как поток воды обтекает торчащие скалы.

– Не говори ей, – произнес наконец Фрэнк.

Джеф потрясенно взглянул на него.

– В каком смысле? Я должен ей сказать. Она имеет право знать.

– И узнает. Просто не сейчас.

Джеф уже открыл рот, намереваясь возразить, но Фрэнк его опередил:

– Никто не знает, как эта новость на нее подействует: она ведь только что вышла из комы!

Джеф заколебался: об этом он как-то не подумал.

– Сейчас она в полной безопасности: Крю о ней заботится.

«Этого-то я и боюсь».

– Дай ей восстановить силы, а пока она бездействует… – Сунув руку в карман куртки, Дорриен вытащил плотный коричневый конверт, широко улыбнулся и протянул его Джефу. – Поезжай в Бельгию и привези оттуда Хантера Дрекселя.

Фрэнк даже не пытался скрыть радости по поводу того, что Трейси вывели из строя: американцы вышли из игры.

Джеф уставился на конверт.

– Что это?

– Твой билет до Брюгге. Дрексель под именем Гарри Грэма играет там в покер в эту субботу.

Гарри Грэм… почему это имя кажется ему знакомым?

– Это потрясающий город, – добавил Фрэнк.

Как-то Джеф и Трейси работали в Брюгге: у них была задача увести у одного мужика – отвратительного типа, который бил свою жену, – одну из лучших в Северной Европе коллекций голландских миниатюр.

– Твой поезд уходит через час, – отрывисто бросил Фрэнк. – Я провожу тебя на Северный вокзал и по дороге введу в курс дела.

О субботней игре в покер у Люка Чарлза в сообществе любителей искусства города Брюгге ходили легенды. В идиллическом монастыре пятнадцатого века, переделанном в современное жилище с видом на набережную Спиноларей, всегда играли в семикарточный стад. Несмотря на то что Чарлз всегда был в выигрыше (коллекционер, самостоятельно добившийся успеха, и владелец одной из самых ценных частных коллекций голландских импрессионистов был не из тех, кто готов проигрывать), приглашения на покерную вечеринку к нему ценились очень высоко.

Получить место за знаменитым карточным столом Чарлза – по слухам, этот стол когда-то принадлежал французской королеве Марии-Антуанетте – и сидеть под картинами Вермеера, Рембрандта и Хеда означало стать обладателем пропуска в высшее общество Бельгии. Пусть деньги Чарлза были новыми – его отец содержал булочную в пригороде Брюсселя, – но старинные дом и коллекция картин настолько поражали воображение, что из глаз даже самых аристократических снобов начинали течь слезы зависти, а зрачки расширялись от страстного желания всем этим обладать. За покерным столом Люка Чарлза проигрывались и выигрывались состояния, и хозяин всегда с радостью принимал картины вместо денег, которые оценивал, разумеется, сам.

Сегодня за столом сидели как постоянные игроки, так и новички. Пьер Гассен, старший партнер в «Гассен курреж», самой престижной юридической фирме Брюсселя, был здесь частым гостем, Доминик Креси, великий коллекционер модернистов, тоже. Джонни Крей, дитя американского трастового фонда, совершавший турне по местам, которые называл Юрропа, был новичком; его спутник Гарри Грэм тоже. Грэм выглядел значительно старше, был очень худым, замкнутым, с плохо окрашенными волосами и несколько угрюмыми манерами.