Неожиданно раздавшийся звонок напугал, и Джеф машинально произнес:

– Алло?

Сердитый голос Фрэнка Дорриена прогрохотал ему прямо в ухо:

– Стивенс! Где тебя носит?

– Я сейчас не могу говорить! – отмахнулся Джеф. – Мне необходимо срочно связаться с Трейси.

– Джеф…

– Прости, Фрэнк, но это не может ждать.

– Да послушай ты! – воскликнул Дорриен, пока Джеф не отключился. – Трейси в коме!

Джеф застыл. Комната вокруг начала вращаться.

– Что?

– В тот вечер, когда ты уехал из Парижа, на нее напали: ударили по голове.

Джеф схватился за угол стола, чтобы не рухнуть. У него внезапно закружилась голова, перед глазами заплясали черные точки. А когда он обрел способность говорить, голос звучал глухо:

– Я не понимаю… Кто напал?

– Мы не знаем точно. Разные свидетели…

– Почему не сообщили мне раньше?

– Мы пытались, и не раз, но не могли до тебя дозвониться.

– Что говорят врачи? Что она в коме, я понял. С ней все будет хорошо? Она поправится, верно?

– Она до сих пор не пришла в сознание, – Фрэнк не стал внушать ему ложную надежду. – Мне жаль, Джеф… честное слово, жаль, но перспективы скверные.

Сначала Трейси услышала в коридоре голос Блейка Картера:

– Где она? Я должен ее увидеть. Должен объяснить.

Затем – врача:

– Она еще не может принимать посетителей, мистер Картер.

«Почему не могу? Могу. Выходит, Блейк жив? Пришел повидаться со мной?»

«Блейк!» Она попыталась сесть в кровати, выкрикнуть его имя, но изо рта не вырвалось ни звука, зато вернулась боль, мучительная боль, как будто стадо слонов пронеслось по черепу, превращая кости одну за другой в порошок. «Блейк, я здесь! Не уходи!»

Сознание покинуло ее.

В палате находился Фрэнк Дорриен, но Трейси его не видела, как не видела вообще ничего, не могла двигаться, говорить. Могла только дышать. И слушать.

– Сообщили родственникам? – спросил врач.

– У нее нет родственников, – раздался голос генерала Дорриена.

– Но ведь есть же кто-нибудь… друг?

– Нет. Мы сами обо всем позаботимся.

– Но должен же кто-то быть…

Снова послышался голос Фрэнка, на этот раз более жесткий:

– Никого нет. Да ладно вам, доктор. Давайте смотреть правде в лицо. Мы оба знаем, что она уже не очнется, так какой смысл?

«Я уже не очнусь», – подумала Трейси, и ее охватил глубочайший покой.

Наконец-то она будет с Ником.

– Очнись!

Кто-то ее тряс, чем-то светил прямо в глаза.

Она видела чудесный сон. Они с Ником играли в шахматы на кухне в Стимботе. Блейка с ними не было: уехал верхом на ранчо. Зато был Джеф: что-то шептал Нику на ухо, учил его мухлевать, подсказывал, как ее обыграть. Оба смеялись. Трейси не одобряла то, что он делает, но тоже смеялась.

И тут вошла Алтея: длинные темные волосы развевались за спиной, лицо – маска смерти. Усевшись за стол, она смахнула шахматные фигуры, а Трейси, словно окаменев, смотрела, как они со стуком падают на пол. Что-то не так, совсем не так.

– Ненавижу шахматы. Давайте сыграем в покер.

Тут кухня исчезла, исчез и Ник, а они оказались за столом в казино – кажется, «Белладжио», – и Хантер Дрексель раздает карты, только не игральные, а Таро, и Трейси перевернула «любовников». Алтея посмотрела на Джефа и принялась дико хохотать. Вдруг Хантер Дрексель схватил Трейси за плечи и заорал:

– Очнись! Посмотри на свет! Правда лежит прямо перед тобой, Трейси! Открой глаза!

Трейси с трудом разлепила веки и, встретив такой знакомый, любящий взгляд, улыбнулась:

– Это ты!

И снова провалилась в темноту.

Это была самая долгая ночь в жизни Камерона Крю, даже длиннее той, когда он потерял Маркуса. Тогда он словно оцепенел: был слишком потрясен, чтобы полностью понимать происходившее. Он помнил Шарлотту, сидевшую рядом с ним у кровати Маркуса. Они держались за руки. Если кто-нибудь их тогда сфотографировал и дал снимку название, то скорее всего это было бы «Объединенные горем».

Разумеется, горе не объединило, а, напротив, уничтожило, разрушило, разоблачило.

Камерон Крю тогда этого не понимал, зато понял сейчас, глядя, как Трейси борется за жизнь, как рвется к свету, но теряет почву под ногами и, беспомощная, снова кувырком летит обратно во тьму.

Ему позвонил Грег Валтон через сутки после того, как на Трейси напали. Камерон пришел в бешенство:

– Какого дьявола ты не связался со мной раньше?

– Мы и сами ничего не знали, – оправдывался тот. – Агент Бак сейчас в Париже, там ФБР ведет собственное расследование, независимое от того, что Трейси делала для нас. Нас известили британцы из МИ-6.

– Генерал Дорриен? – Камерон буквально выплюнул это имя.

– Да. – В голосе Валтона прозвучало удивление. – Вы с ним знакомы?

– Нет. Но его знает Трейси. И не доверяет ему ни на грош.

– Британцы думают, на нее мог напасть Хантер Дрексель. Несмотря на мои четкие инструкции, Трейси, похоже, попыталась сама его выследить, втихаря. Полагаю, вам об этом ничего не известно?

Но Камерона не интересовали церэушные игры в «угадайку». Вместо этого он полетел прямо в аэропорт и добрался из апартаментов в Нью-Йорке до кровати Трейси меньше чем за десять часов, а когда оказался там, потянул за все ниточки и добился, чтобы Фрэнку Дорриену и прочим офицерам разведки впредь доступ в палату Трейси был закрыт. К счастью, Дон Питерс, новый посол США во Франции, был его близким другом, как и Гийом Анри, самый крупный спонсор больницы.

– Трейси Уитни – мой друг, а я самый близкий ей человек на свете, – настойчиво объяснял Камерон Гийому. – Поэтому никто, кроме меня, не имеет права ее навещать.

– Твои желания для меня закон, друг мой. Должно быть, она потрясающая женщина.

– Потрясающая, – подтвердил Камерон.

Через несколько часов после его появления Трейси в первый раз открыла глаза и улыбнулась:

– Это ты! – У нее совершенно особенная улыбка: чарующая, печальная, умная, танцующая на губах, но всегда зарождающаяся в зеленых, как мох, глазах. Эта улыбка пленила Камерона Крю с самого начала.

Но вот прошло несколько секунд, улыбка растаяла, а глаза Трейси снова закрылись.

Это случилось два дня назад, а сейчас, по словам Грега Валтона, сюда летит Джеф Стивенс.