Пускай.

Святослав с трудом сдерживает ликование.

А потом раскрывается, как не раскрылся бы ни перед кем. И она, опьяненная властью, уверенная, что все происходит именно по ее воле и силе, шагает навстречу.

Не здесь.

Там.

В мире, которого не существует. В мире, который Святослав способен передать, вместе с зеленью болот, низким небом и солнцем, что жарит невыносимо. И жар этот заставляет задыхаться.

С лаем псов.

Колючей стеной.

С людьми, которые больше не люди, но бродят вдоль этой самой стены… она не сразу понимает, а поняв, отшатывается, только…

…поздно.

Это тело Святослав даже не пытается поймать, просто стоит и смотрит, как корчится женщина, пытаясь справиться с чужими кошмарами.

Внутри пустота.

И понимание, что ему просто повезло…

…тишина вдруг лопает, разорванная криком, слишком сильным, чтобы выдержали человеческие уши. И Свят закрывает их, зажимает, только крик не остановить. И под пальцами становится мокро.

И он сам опускается на пол.

Орет.

И от голоса своего приходит в сознание. Не сразу. Кажется, что не сразу. Несколько мгновений он просто сидит, пытаясь понять, жив ли еще.

Потом дотягивается до маячка.

А тот мертв.

Конечно… и не только маячок. Вынесло все артефакты, что можно было бы предвидеть. А он не предвидел. Идиот.

Встать.

Получается не сразу. Но все-таки получается. По стеночке, опираясь обеими руками. В голове пульсирует мысль, что он, Святослав, идиот…

…не стоило соглашаться.

Надо было увозить.

Обеих.

И зачистку устроить. Потом бы разобрались, кто тут случайно, а кто нет…

Шаг к двери. Второй. Остановиться. Внутри легких будто стекла насыпали. И перед глазами алая пелена, но это ничего, он потерпит. Главное, еще шаг. Не споткнуться о тело ведьмы. Мертва? Не понятно. Лежит тихо, уставилась в потолок. Глаза распахнуты…

…потом. Она не опасна.

Глупая маленькая ведьма, которая хотела стать самой сильной. Почему-то ее жаль. Наверное, потому что в голове шумит. А вот безопасник жив, он пытается перевернуться на живот и у него выходит. И подняться тоже, правда, маска окончательно расползлась.

…те, кто живет в тени, на свету кажутся уродливыми. И глазам смотреть больно. Не из-за уродства. Лампочка яркая, подмигивает, и подмигивание это рождает волны боли.

Одну за другой.

Одну…

Идти. Не отвлекаться. И с каждым шагом становится легче, еще немного и он, Святослав, стену сподобится отпустить.

Отпускает.

Открывает дверь. Вываливается в коридор, едва не споткнувшись о порог, но лишь затем, чтобы столкнуться с огромным зверем, чьи глаза пылают алым светом.

Определенно, в соседстве с двуипостасным имеются свои недостатки.

Ниночка точно знала, что нынешний вечер ничем-то хорошим не кончится. И потому ела. Было за ней такое, еще с детства, что волнения всякие Ниночка легче переносила с едой вместе.

Еды хватало.

Волнений…

Громко, неестественно засмеялась Аннушка, позволяя Путятину себя приобнять, а потом вдруг наклонилась, впилась губами в губы, не позволяя несчастному отпрянуть, и выпила его до дна. Ниночка едва бутербродом не подавилась. Нет, ведьмы многое себе позволяли, особенно, когда никто-то не видел, но вот так взять и выпить человека…

Тетушка определенно не обрадуется.

Советская ведьма должна быть образцом сдержанности, а не вот это вот.

Лишенное души тело еще продержалось несколько мгновений, которых Аннушке хватило, чтобы его оттолкнуть. И она, улыбаясь во весь рот, приоткрытый, черный, словно пасть зверя, повернулась к Ниночке.

– Страшно? – спросила сиплым шепотом.

А Ниночка новый бутерброд цапнула, точно от волнения. И подумала, что с этою привычкой надо что-то да делать, волнений в жизни хватает, на каждое бутербродов не напасешься.

– Дура, – Аннушка вытерла рот тыльной стороной ладони, размазав помаду. – Тебе так повезло с родней, а ты… дура.

– Сама такая, – обиделась Ниночка, покосившись на тело, которое лежало тихонько, как и подобает мертвецу.

Надо было что-то сделать.

Но что?

Она, Ниночка, пусть и значится ведьмой, но исключительно в собственных мечтах. А реальность такова, что силенок у нее – пара капель, умений пока никаких, да еще и опыта нет. Аннушка же оглянулась, выбирая из мужчин того, кто станет следующим.

– Что она… творит? – с каким-то удивлением поинтересовалась Тонечка.

– Убивает, – ответила ей Калерия.

Следующим стал Чуднов, державший ведьму за руку. Он так и не понял, что произошло. Сидел, смотрел, улыбался преглупо. И так, с улыбкой, умер.

Наверное, нужно было закричать.

Позвать на помощь.

Но вместо этого Ниночка просто подняла блюдо с бутербродами и швырнула в тварь… блюдо не долетело.

– Надо же, – Аннушка взмахом руки пустила воздушную волну, расколовшую и блюдо, и стол. – Ты серьезно это? Что ж…

Она позволила телу упасть.

И засмеялась, правда, смех тотчас оборвался, а бледные руки взметнулись над головой. Ниночка видела, как пальцы коснулись друг друга, и прикосновение это легчайшее отозвалось в висках глухой болью. А потом… потом воздух вдруг сделался густым.

Как варенье.

Или стекло?

Полупрозрачная смола, которая плавится в пальцах старой ведьмы, меняясь, капля за каплей стекая в форму, чтобы, застыв, навсегда запечатать в себе бабочку.

– Жаль, что ты ему нужна. Хотя, конечно, силенок в тебе капля, – Аннушка огляделась. Ткнула пальцем в застывшего рядом человека, который от тычка этого не шелохнулся. – Все ему нужны… сил потребуется много. Жертв тоже.

Она переступила через лежащего человека.

Улыбнулась премило. Поправила волосы.

Ниночка слышала, как бьется ее сердце. И ничего не могла сделать. Это чувство беспомощности оглушало, возвращало во времена, когда она, Ниночка, была слабой.

…хруст стекла под ногой.

Смешок.

И боль пощечины.

– Смотри на меня, – Аннушкины пальцы впились в подбородок. – Смотри. А я буду смотреть на тебя.

Она же совершенно безумна!

С ведьмами случается, когда сила берет верх над человеческой сутью. И теперь Ниночка понимает, почему ведьм боялись.