«Что же это, – думает она, – Кобурн скрыт внутри горы? Она что, полая?» И вспоминает статьи о европейском ускорителе частиц – ЦЕРН, или как там его, вроде бы расположенном целиком под землей. Может быть, и Кобурн так: под землей, хоть и на высоте.

Размер двери ее удивляет: Мона ожидала увидеть погрузочные ворота, а тут обычная входная дверь. «Почему это?» – гадает она.

А удивительнее всего другое: дверь на дюйм или два приоткрыта. На ней массивная ручка из тех, какие можно увидеть в очень старых общественных туалетах, но ею не воспользовались – кто-то отворил дверь пинком, судя по тому, как погнута металлическая рама. Кучка пыли внизу подсказывает, что с тех пор прошло немало времени.

И вид выбитой двери Моне не нравится. Если посмотреть на искореженный замок и раму, похоже, выбивали изнутри.

Мона достает из кармана ключ, за которым посылал ее Парсон. При сломанном замке он как бы и ни к чему. Однако Парсон ведь не сказал, что ключ именно от этой двери. Просто она так его поняла.

Мона осматривает ключ и замок. Замок совсем простой, а ключ – все то же сложнейшее промышленное изделие с двумя дюжинами зубцов на бородке.

Нет, ключ не отсюда. От чего-то куда более важного.

– Вот дерьмо, – бранится Мона.

Она растирает себе загривок. Все это ей очень не нравится. Хуже, чем в доме Веринджера. Даже Парсон, с пренебрежением отзывавшийся о странностях, окружающих городок, о Кобурне говорил не без почтения.

Его слова отдаются в голове, чуть не доводя Мону до панической атаки. Больше всего она сейчас жалеет, что толком не поняла старика. Если бы ухватить смысл его притчи, такой важной, что довела рассказчика до комы! И еще она начинает жалеть, что не бросила все, не удрала из города, оставив за спиной загадки сдвигающихся теней и загадочных слов. Лучше было поискать новой жизни в другом месте.

Но что-то подсказывает Моне, что новой жизни не будет. Она истратила все свои желания, использовала все попытки, и если здесь не найдет способа вернуть себя, то не найдет нигде. А припомнив фильм, который смотрела в материнском доме, – прокуренную комнату, нарядную веселую женщину, шагающую в нее со двора, – она понимает, что просто обязана разобраться, что за тайны прячутся за этой дверью. Потому что, если она не ошибается, где-то за этой неправдоподобной, запретной дверью скрыта история ее матери – или хоть часть истории. А Моне и малой доли ее не досталось в жизни.

Она вспоминает еще одну подсказку, полученную от Парсона, – ту, что она толком еще не рассмотрела. Присев в тени большого валуна, Мона вытаскивает из кармана карты-записки.

Проверяет, не упустила ли скрытого смысла в карточке «кот», но, и присмотревшись, ничего не находит. На вид всего лишь невинное и довольно пресное определение, такое мог бы дать школьник.

Она открывает следующую карточку. И уже без удивления читает:

– Что за хрень? – качает головой Мона и принимается перебирать карты. Все такие же бесцветные и совершенно бесполезные. Есть карточка «Осьминог» (мать умирает, отложив яйца, что весьма печально), «Солнечный свет» (он обеспечивает зелень растений!) и «Дом» (там живут твои родные и друзья, и все полно смысла). На определение «дома» Мона смотрит довольно долго. Может, старик зашифровал что-то по первым буквам слов? Мона, не пожалев времени, проверяет догадку, но складывается полная бессмыслица.

Она принимается досадливо листать карточки. Их, похоже, больше тридцати. И тут ей попадается одна, явно отличающаяся от остальных:

Уставившись на карточку, Мона повторяет:

– Что за хрень?

Она перебирает колоду до конца, но больше ничего такого не находит. Ясно, что вся шарада затеяна Парсоном ради этой карточки. Но понять ее Моне не по силам.

Потом она вспоминает, как в доме Веринджера ей почудилось, будто одна комната вставлена в другую, занимая при этом то же пространство. И как, сосредоточившись, ей удалось остаться в комнате, избежав каменной пещеры, освещенной пламенем…

Поразмыслив еще немного, Мона поднимается и распахивает дверь.

За ней уходит вверх большая бетонная лестница. Она не освещена, не видно, куда ведет. Достав и включив фонарь, Мона начинает подниматься.

На лестничной клетке совсем темно, и хотя на каждой площадке обнаруживаются лампы дневного света, выключателя Моне найти не удается. Она добрый час поднимается вверх, но ступеням будто нет конца. Раз Мона заглядывает через металлические перила, светит вниз и видит зияющую серую спираль. Дна не рассмотреть.

Вспомнив, что Кобурнская, предположительно, стоит на плато, а она начала с самого низу, Мона мысленно стонет. Ноги уже болят, она запыхалась, а наверняка и четверти подъема не одолела.

Она поднимается все выше, вслед за лучом фонаря, других примет здесь нет. От перил и углов пролетов на стенах зигзаги теней. Временами Мона направляет луч вверх в надежде, что наконец куда-то добралась, но впереди только темнота и новые пролеты.

Очень долго она слышит только свои тяжелые шаги и натужное дыхание. Мышцы икр готовы лопнуть, как перетянутые гитарные струны.

А потом она различает третий звук.

Остановившись и вслушавшись, Мона понимает, что не ошиблась. Хотя никак не ожидала услышать здесь такое.

Кто-то поет.

Мона расслышала звук только потому, что на лестнице очень тихо. Но слышно явственно. Где-то очень далеко наверху кто-то, кажется женщина, напевает.

Мона смотрит в темноту. Света не видно, зато она слышит звук движения. А потом к голосу присоединяются саксофоны и трубы. Можно подумать, репетирует целый оркестр.

Очень-очень медленно Мона достает «Глок». Направляет луч фонаря под ноги, чтобы не так заметно было издали. И снова начинает подъем, ступая медленно и тихо и во все глаза вглядываясь в следующий пролет у себя над головой.

Песня звучит громче. К полному своему смятению, Мона распознает: «Я видела, как мама целовала Санта-Клауса». Затем подключаются новые звуки. Смех, гул разговоров, звон стекла. Ничего такого здесь быть не должно… она думала, Кобурнская заброшена.

Сверху кричат:

– Чарли, Чарли, давай сюда!

«Вечеринка, – соображает Мона. – Здесь устроили вечеринку, ни фига себе…» Вот уж чего ей никак не понять.

Еще через несколько пролетов она вроде бы начинает различать очень слабый отблеск на стене. Остановившись, она выключает фонарь и ждет, пока глаза привыкнут к темноте. Так и есть: на стену следующей площадки падает тусклый луч. Включать фонарь, выдавая себя, Моне совсем не хочется, но она готова поспорить, что добралась до верху.