С трудом усмирив брезгливость, я заставила себя обшаритькарманы жакета. Что-то хрустнуло, какая-то бумага… Записка!

Я вскочила, подбежала к божнице и при неярком свете лампадкиразвернула листок.

«Милостивый государь, вы, видимо, не желаете понять, чтонамерения мои очень серьезны. Сумма, мною названная, для вас ничтожна. Чтозначит по сравнению с несколькими тысячами рублей ваше доброе имя и ваша честь,а также любовь вашей ветреной супруги? Не стоит упорствовать в гордыне, за нееможно поплатиться. Даю вам последний срок. Послезавтра деньги должны быть уменя, или печальная история Стефании Любезновой, а главное, истинная причинасмерти вашего отца станут достоянием гласности. Вы сколько угодно уповайте нато, что бог видит правду. Ну, в его прозорливости вы могли убедиться во времярасследования, которое для вас окончилось благополучно, хотя должно былозавершиться каторгой! У меня есть все доказательства вашей, именно вашей вины.Или вы решитесь предать позору память вашего отца?

Уверяю вас, что я не шучу, а главное, больше не намерендавать вам отсрочки. Деньги должны быть у меня завтра, или…

Или вы будете жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

От души желаю вам принять разумное решение. В конце концов,это во имя вашей же пользы!

Всегда готовый к услугам. Ч. О. Милвертон».

Мгновение я тупо смотрю на подпись. Милвертон? Какоестранное совпадение… Но ведь это фамилия одного из персонажей конандойловскихновелл, отвратительного шантажиста, погубившего репутацию не однойвысокопоставленной дамы. Его русский однофамилец (письмо написано по-русски,отличным, но, к сожалению, совершенно безликим каллиграфическим почерком) тожепытался шантажировать какого-то мужчину…

Кто он? Кого шантажировали и чем? Какое отношение письмоимело к Наталье Самойловой и к ее смерти? Почему оказалось в ее вещах?

А… а не она ли та самая «ветреная супруга», о которой идетздесь речь? Но тогда, получается, письмо было адресовано ее мужу? Если неошибаюсь, он умер несколько лет назад. Умер – от чего? Я не знаю. Но я знаюдругое – письмо написано довольно давно, оно потерлось на сгибах, чернила – этовидно даже при тусклом сиянии лампадки – немного выгорели.

У меня нет времени размышлять над этим письмом иразглядывать его. Я торопливо складываю его и прячу в самый надежный женскийсейф – в лиф. Опять меня пронзает брезгливая дрожь, но овладеваю собойотчаянным усилием воли. Не до этого! Не до слабости! Надо срочно возвращаться кЛалле: меня могут хватиться и пойти искать. Еще не хватало…

Со всей возможной аккуратностью сворачиваю вещи и прячу водну из корзин. Навожу под столом подобие прежнего порядка и уже поворачиваюськ выходу, как вдруг возвращаюсь к кровати.

Зачем там шарилась Дарьюшка?

Руки мои ныряют под одну подушку, под другую…

Что такое? Какой-то металлический предмет! Медальон!

У меня в руках серебряный медальон. Тот самый, который явидела на груди Дарьюшки. Почему она сняла его? Какая опасность была в том, чтоего увидели бы на ее пышных персях? Загадочно…

Я снова подхожу к божнице и при свете лампадки разглядываюкрасивую, изящную вещицу. Горничные, тем паче кухарки таких обычно не носят. Уних не хватает ни денег, ни вкуса. Их пристрастия распространяются надешевенькие, но блескучие поделки из «самоварного» золота. А здесь настоящеепроизведение искусства. Может быть, это подарок? Чей? Например, благодарныххозяев?

Благодарных – за что?..

Нажимаю на пружинку, и медальон послушно раскрывается. В немфотографический портрет. Портрет мужчины. Вернее, юноши. Ему летпятнадцать-шестнадцать. Изумительно тонкое, изысканное лицо. Красив, как ангел,но это грешный ангел. Нет, на лице не видно следов порока, но глубина сомнения,которую можно увидеть в этих глазах, внушает страх. Это Люцифер наканунепадения, истинно так!

Кто же он? Почему мне кажется знакомым это лицо? Нет, яникогда не лицезрела этого юноши – увидев его раз, уже не забудешь, но ощущениедежа-вю не оставляет.

Без малейшего угрызения совести прячу медальон в карман. Этоне внезапный приступ клептомании: прямо или косвенно, но Дарьюшка замешана вубийстве, тут всякая мелочь должна быть подвергнута тщательному рассмотрению.

Однако задерживаться здесь больше не стоит. Рискованно. Всеравно я узнала довольно для того, чтобы продолжить изыскивать улики противВильбушевича и его кухарки. Надо срочно повидаться с горничной Лаллы, как еетам, Машей, что ли, узнать про клеенку – и, если мои подозрения подтвердятся,здесь завтра будут сыскные агенты, от острого взгляда которых ничто неускользнет. Нюх этих ищеек никакой карболкой не перебьешь!

Выскальзываю из Дарьюшкиной каморки, крадусь через кухню,минуточку мешкаю перед входной дверью – не вернуться ли улицей? Можно сделатьвид, что мною вдруг овладела жажда свежего воздуха… Но дверь у Лаллы, судя повсему, мне откроет Дарьюшка, а потом, когда она обнаружит пропажу медальона, несвяжет ли ушлая кухарка концы с концами?

И тут я спотыкаюсь на ровном месте. Подспудно меня тревожилафамилия, вернее, «псевдоним» шантажиста. Милвертон… Чтобы выбрать эту фамилию,надобно хорошо быть знакомым с творчеством Конан Дойла. Много ли таких людей язнаю? Одного, во всяком случае. Это Смольников.

Однако, хоть я его и на дух не выношу и презираю всемсуществом своим, глупо подозревать товарища прокурора в шантаже господинаСамойлова. Прежде всего потому, что книжек Конан Дойла Смольников начиталсялишь в последние два-три месяца, а этому письму несколько лет. Впрочем, естьеще один почитатель английского сыщика… вернее, был! Это убитый письмоводительСергиенко.

Боже мой… да ведь Сергиенко жил в Минске! Самойлова приехалав Нижний после смерти мужа из Минска! А что, если Милвертон – это именноСергиенко?

Тогда на картину его жуткой гибели следует смотреть совсемпод другим углом, чем глядели мы прежде.

Или я ошибаюсь, и Милвертон – не Сергиенко? Легче всего этобудет установить, сличив образцы почерка. Но возможно сие только в прокуратуре.

Надо набраться терпения. Письмо у меня и уже никуда неденется. Медальон – тоже у меня. На все, на все вопросы постепенно сыщутсяответы. Например, на такой: как одежда Самойловой попала к Дарьюшке, бывшейкухарке ее брата?!

Все, сейчас думать надобно не об этом, а как вернуться наполовину Лаллы. Я начисто забыла обратную дорогу!