Не услышав никакого ответа от жены, Петр Федорович, должно быть, пнул ее и только после этого соизволил уснуть. Бедняжка Фредерика проплакала всю ночь, так что утром ее видели с опухшим лицом и красными глазами.

О ПЕРЕМЕНЕ УМОНАСТРОЕНИЯ наследника престола было доложено государыне. Во всяком случае, до возвращения двора в столицу к Екатерине Алексеевне и к Петру Федоровичу были вызваны ученые-медикусы, от которых требовалось установить, отчего у семейной пары до сих пор нет детей и кто конкретно из супругов повинен в этом.

Все висело на волоске, цесаревну несколько раз вызывали для беседы с государыней, и она возвращалась к себе в расстроенных чувствах. Скорее всего, ей был предъявлен ультиматум, решил про себя Шешковский, недоумевая, под каким бы предлогом встретиться с Фредерикой и наконец поговорить по душам. Неожиданно их свел случай, в тот день, желая закрепить свой успех у Курляндской принцессы и еще больше унизить супругу, Петр Федорович повелел устроить гуляния у Летнего дворца, на которые были приглашены придворные со своими семьями и даже маленькими детьми. Изначально Шешковский не собирался приводить туда ни давно желающую развлечься Алиону, ни Машеньку, но тут в дело вмешался Александр Шувалов, убедив Степана, что компания жены и дочери может послужить отличным прикрытием. Если Шешковский будет гулять с ребенком, никто и не подумает заподозрить его в том, что он на службе. Он же сможет присматривать за своими венценосными подопечными с самого что ни на есть близкого расстояния.

Бегая наперегонки с дочками Апраксина, Машутка вдруг выскочила к сильно заросшей ряской Фонтанке, перепрыгнула на ближайшую кочку, поскользнулась, да, скорее всего, и упала бы в грязную воду, не подхвати ее незнакомая хорошо одетая дама.

– Это кто тут такая маленькая и такая рыженькая? – рассмеялась великая княгиня, поправляя огненно-рыжие вихры, которые только утром были уложены в аккуратную прическу, а теперь торчали во все стороны.

– Это я, Мария Степановна Шешковская! – отрапортовала пигалица, весело поглядывая на Екатерину Алексеевну зелеными глазищами.

– Ах, Шешковская! А ведь я знаю твоего батюшку, пойдем-ка найдем его.

Но никого искать не пришлось, Степан уже несся к даме своего сердца, забыв о приличиях и смотрящих на него со всех сторон придворных. Впрочем, что такое необыкновенное они видели, отец испугался за жизнь своего ребенка.

– Боже мой, Степан Иванович, почему же прежде вы никогда не говорили, что у вас такая изумительная дочь? Как бы я хотела иметь собственного ребенка. Вот такую хорошенькую девочку, или мальчика… нет, пожалуй, девочку, точно такую же, как ваша Машенька.

– Вы бы хотели точно такого же ребенка? – Шешковского бросило в жар. Плохо понимая, что он делает и как это смотрится со стороны, он порывисто поцеловал руку цесаревне, после чего все втроем они отправились смотреть дворец. То есть, разумеется, осмотреть дворец давно мечтала непоседливая Машенька, а Екатерина Алексеевна и не подумала отказать ей в столь незначительной просьбе. Впрочем, ничего увидеть в тот день девчонка не успела, так как неведомо откуда вдруг появился камергер Евреинов, ведущий под узды небольшого белого ослика. За животным двигалась толпа ребятишек. Увидев его, рыжее чудо бросилось наперерез процессии и, загородив дорогу, потребовало, чтобы ее немедленно покатали. Степан хотел оттащить нахалку, сделав ей замечание, но неожиданно Тимофей Евреинов широко улыбнулся маленькой разбойнице и, подхватив ее за талию, ловко посадил на спину ослику.

Фредерика схватила Степана за руку, призывая его поучаствовать в развлечении, но неожиданно для себя он притянул цесаревну к себе, быстро заведя ее в одну из пустующих по случаю уличного гуляния комнат, и, обняв, поцеловал в губы.

– Я люблю вас, Фредерика! Мне не жить без вас! – Его руки нежно и властно ощупывали ее талию, спину, накидка повалилась на пол, цесаревна попыталась оттолкнуть от себя Степана, но куда там. – Вы хотели ребенка, такого же ребенка, как моя Машенька, – шепча в самое ушко великой княгине, Степан прижал ее к себе с такой силой, что цесаревна невольно пискнула. – дам вам ребенка, и никто больше, ни Петр Федорович, ни Елизавета Петровна не смогут обвинить вас в бесплодии. Я уже предлагал вам, – его рука достигла груди цесаревны, и Степан задохнулся от ни с чем не сравнимого восторга, – я уже предлагал вам бежать со мной, но понимаю, что это невозможно, эта комната не прослушивается, но даже если бы и прослушивалась, в моей власти уничтожить отчеты. Фредерика, я сделаю так, что мы будем встречаться время от времени, не привлекая ничьего внимания, – его пальцы запутались в длинных волосах цесаревны, – мы будем вместе столько, сколько это будет в наших силах. И…

Фредерика с силой оттолкнула от себя следователя, ее лицо пылало от гнева, глаза метали молнии.

– Как вы посмели дотронуться до меня? Никто, никогда не смел. Как вы?

– Я люблю вас, – Степан попытался снова обнять ее, но шанс был упущен, быстрым точным движением, больше подобающим безграмотной крестьянке, нежели принцессе, Фредерика отерла губы и, даже не попытавшись поправить прическу, быстро подняла с пола накидку и, не отрывая взгляда от Шешковского, распахнула дверь и вылетела в коридор.

На следующий день, разбирая отчеты и стараясь уловить хотя бы отблеск вчерашнего происшествия, Степан неожиданно для себя наткнулся на пустяковый скандал, приключившийся между камергером Екатерины Алексеевны Евреиновым и лакеем, в обязанности которого входила подача кофе к столу, и тут же попросил Шувалова уволить Евреинова.

Собственно, Фредерика была не столь глупа, чтобы голосить о своем приключении, и по-хорошему Шешковский был даже благодарен Тимофею Евреинову, благодаря которому он в третий раз сумел остаться наедине с женщиной его мечты. Увольнение Евреинова было чем-то вроде послания, которое Шешковский направлял теперь своей принцессе. «Один неосторожный шаг, еще один отказ и… ты потеряешь еще кого-нибудь из близких тебе людей». Вдруг подумалось, что на самом деле он уже не любит, а скорее ненавидит Фредерику. Такую недоступную, такую далекую даму сна. Впрочем, ненавидя ее всем сердцем, на самом деле он не переставал обожать свою непостижимую даму.

СО ДНЯ ПОСЛЕДНЕЙ встречи с Фредерикой Степан ждал ареста. А что? Поцеловал царевну в сахарны уста – изволь ответ держать. Всегда так было. Всегда, да не в этот раз. Вопреки всему на свете Екатерина Алексеевна не пожаловалась на поведение следователя, более того, сколько он ни перечитывал отчетов из комнат цесаревны, сколько ни перебирал болтовню ее дам, никто о проступке Шешковского не знал, великая же княгиня держала рот на замке. Почему? Боялась огласки? Не желала, чтобы ее – замужнюю женщину – уличили в порочащей ее связи… или?