На счастье, Петр Федорович пересказал план заговора супруге, а та отправила Шкурина к Шешковскому, который на словах объяснил суть дела. В результате Батурин был схвачен и отправлен в Преображенский приказ, где благодаря пыткам из него удалось выбить имена других заговорщиков. Степану и Шувалову пришлось арестовать всех охотников великого князя, а также множество неповинных придворных. Все это внесло понятную сумятицу в дворцовую жизнь, но Шешковский отнюдь не винил в произошедшем себя. Напротив, когда ему посчастливилось вновь встретить в дворцовом парке прогуливающуюся с фрейлинами Екатерину, та поблагодарила его за своевременное вмешательство, а также заверила, что Петр Федорович не поддерживал заговора, равно как и их люди. Прощаясь, цесаревна протянула Степану ручку для поцелуя, пеняя ему за то, что тот давно не показывался при дворе.

Конечно же, это была обыкновенная вежливость, цесаревна не могла не страшиться грозной Тайной канцелярии, но страстно влюбленный в нее Шешковский тут же решил, что все то время, когда он боялся переступить порог малого двора, Фредерика ждала его, и если ни разу не написала сама, то исключительно оттого, что ей было запрещено писать кому бы то ни было. Помнится, у нее до недавнего времени и прибора для письма не было.

Счастливый оказанной ему милостью, Шешковский на радостях отпустил придворных и охотников, впрочем, последних удалось выторговать у Шувалова с условием, что всех их отправят за границу (последние два года охотники Петра Федоровича были сплошняком иностранцы, так что их отправляли не в ссылку, а по домам).

Масленую двор провел в Царском Селе, а затем устремился в Москву. В это время ко двору была представлена дочь герцога Эрнста Иоганна Бирона, прежнего фаворита императрицы Анны, Гедвига Елизавета Курляндская[102], которая сразу же получила прозвище Курляндская принцесса. Разумеется, означенной особой немедленно заинтересовалась Тайная канцелярия. Бирон вернулся из ссылки и жил теперь с семьей в Ярославле на Волге, где ему, собственно, и было приписано оставаться вплоть до новых распоряжений. Но Гедвига… маленькая, горбатенькая с тщедушным телом и выразительными умными, может быть, даже слишком умными и проницательными глазами, поступила неслыханно: она сбежала от родителей, спрятавшись в доме жены ярославского воеводы Пушкиной, которой объяснила свой побег твердым желанием принять православие. Когда же властный отец велел запереть девицу в комнате на хлебе, ожидая, когда из нее выйдет дурь, она сбежала через окно. Поняв, что мученица за веру – это именно тот козырь, который поможет ей, наконец, предстать пред императрицей, Пушкина написала Марфе Шуваловой, и та пригласила их обеих в Москву, где Гедвига тот час же сделалась невероятно популярной.

Императрица сделалась крестной матерью Курляндской принцессы, а Петр Федорович вдруг принялся за ней ухлестывать, доставляя тем самым огорчение супруге.

В тот же год ко двору были представлены две юные графини Воронцовы, дочери графа Романа Илларионовича[103] и племянницы вице-канцлера – четырнадцатилетняя Мария[104] получила шифр фрейлины императрицы, а младшую Елизавету[105] одиннадцати годков от роду определили к Екатерине Алексеевне.

Когда двор вернулся в Петербург, обе одновременно заболели оспой, на счастье, юные графини оказались достаточно сильными, их организмы быстро справились с болезнью, и если вернувшаяся через какое-то время ко двору Маша была «украшена» всего несколькими малозаметными следами от оспинок, на лице и без того некрасивой Лизы остались рубцы.

Выехав из Москвы, Елизавета Петровна отправилась в Гостилицы к графу Алексею Разумовскому, где собиралась отпраздновать его святые именины, семья цесаревича со свитой были отосланы в Царское Село. Когда рядом не обнаруживалось строгой императрицы, малый двор веселился, точно мыши в отсутствие кошки. Шешковский получал ничего не значащие отчеты относительно прогулок и увеселений, на которых присутствовала Фредерика, представляя ее себе то скачущей на лихом коне, то охотящейся на уток, а то танцующей на балу. В собственной семье Степана Ивановича царили спокойствие и уют, росла маленькая шаловливая Машенька – рыжий огонечек и отцова любимица. Когда-нибудь он возьмет ее с собой на гуляние, на котором будет присутствовать малый двор, дабы показать малышке прекраснейшую из женщин, на которую ей следует стараться быть похожей.

Меж тем из Царского сообщали, что Петр Федорович все больше времени проводит с Курляндской принцессой, всячески выставляя горбунью перед своей супругой и заставляя придворных во всем признавать первенство его новой любимицы.

– Сколько уроду красоток ни подкладывай, все равно урода выберет, – тихо бранился, просматривая очередной отчет Шешковского, начальник Тайной канцелярии Александр Шувалов.

– В отчете говорится, что Гедвига достаточно хитра и умна. К примеру, она знает, что Петр Федорович не терпит ничего русского, так специально говорит с ним исключительно на немецком, в то время как его законная жена…

– Сегодня законная, а завтра, глядишь… – Шувалов задумался. – Петр Федорович не спит со своей супругой, стало быть, и детей у них не будет. Вот увидишь, не сегодня-завтра государыня пересмотрит вопрос относительно этого брака, и тогда…

– Но что может сделать Екатерина Алексеевна?! – не выдержал Шешковский. Его сердце сжалось от мысли, что над прекраснейшей из женщин вновь нависла нешуточная опасность.

– А что все бабы в таких случаях делают? – осклабился Шувалов. – Льстят, гладят где нужно, средствами медицинскими не брезгуют. Вот ложится он, скажем, спать спиной к супружнице. А выпитое перед сном зелье тут и начинает в чреслах-то его куролесить. Тут уж на любую кикимору залезешь, не то что на молодую да ладную девку.

– Но Екатерина Алексеевна никогда не станет…

– Ну и дура. А как бироновская дочка от цесаревича понесет, так государыня и обвенчает их от греха. Бирон из опалы в фавор и выберется.

В следующем донесении, размещенный в крохотной каморе за супружеской спальней великокняжеской четы, агент Тайной канцелярии переписал длинный и скучный монолог, с которым пьяный в стельку Петр Федорович обратился к своей супруге, когда та уже легла спать. Он кричал, что терпеть ее не может и будет рад, если тетушка разведет их и женит его на прекрасной Гедвиге, что он никогда не полюбит ее и будет просить государыню запрятать постылую супружницу в самый далекий монастырь, а еще лучше – в крепость.