— Училка сама не ходит, — предупредила я, —сидит в инвалидном кресле.

— Да хоть в кастрюле на колесиках! — закатилаглаза Маринка. — Лишь бы взяла мою дуру!

— Ну ма… хватит, — застонала восьмиклассница,— я нормально учусь, всего-то две двойки в году!

Маринка пнула дочь, та зашмыгала носом.

— Возьмите обе себя в руки, — велела я, — непозорьте меня. Марина, прекрати лупить ребенка, девочке достались твои мозги.

— Ага! — Настя показала матери язык. —Слышала?

— Зато лень у тебя от папы, — завершила я. —Пусть твоя мать не Эйнштейн, но она чудесный парикмахер и слово «ёж» пишетправильно.

— У нас новый рекорд, — вклинилась в моинравоучения Маринка, — читаю вчера ее сочинение, на лето им задали, «Попёр влесу». Ну, думаю, что за хрень? Кто и куда попёр? Предположила, что Настьканеправильно фразу составила, принялась за текст. «Попры любят воду, попрыстроят плотину, у попров крепкие зубы». И тут до меня дошло! Никто никуда непёр. Речь идет о бобрах.

— Идите в комнату, — приказала я, — потомпоговорим, хотя, на мой взгляд, как раз говорить не о чем. Проблема ясна!

Лариса Петровна стояла у шкафа, опершись напалку, сзади, растопырив руки, маячила Карина.

— Доченька, — ласково сказала репетитор, — тыхотела показать Даше подшивку газет, вот и ступайте в кабинет. А мы покапобеседуем с Настей и ее мамой.

После чего Лариса Петровна чуть подвинулапалку и сделала крохотный шажок. Кара зажала рот ладонью, я схватила ее заплечо и увела из гостиной.

— Невероятно, — прошептала Карина, когда мыочутились в спальне, — мама уверяла, что ноги у нее не действуют.

— А когда она потеряла способностьпередвигаться? — спросила я.

— После папиной смерти, — пояснила Карина, — унас был очень тяжелый год, сначала похороны, а затем выяснилось, что мы нищие,никаких накоплений не осталось. Вот тогда у мамы это впервые произошло, онапролежала три недели в больнице, там ее в прямом смысле слова поставили наноги, а спустя некоторое время нас соседи затопили, ночью, мама почему-то оченьиспугалась, и все! Ничего не помогало, поверьте, я использовала всевозможности: массаж, иглоукалывание, таблетки, экстрасенсов привозила,священника приводила, бабку из Подмосковья притаскивала, но мама не моглашевельнуть даже пальцами ног, а сейчас стоит! Это что? Как это?

Я села в кресло между книжным шкафом и столом.

— В параличе много неизученного. Во Францииесть место под названием Лурд, туда стекается огромное количество паломников совсего мира, в основном тяжелобольные люди, очень многие в инвалидных колясках.И каждый год в Лурде случаются чудеса, кто-нибудь из недвижимых встает и делаетробкие шаги.

— Это спектакль, — отмахнулась Кара, —церковники нанимают артистов, я слышала о таком.

— Нет, нет, — покачала я головой, — чудесазапротоколированы, больных обследуют уважаемые врачи, никто ни за какие деньгине захочет лишиться репутации. На инвалидов таинственным образом действуетобстановка, религиозный порыв многотысячной толпы, всеобщее ожидание чуда. Вератворит чудеса, причем это необязательно вера в Бога, достаточно верить в своисилы. Медики могут рассказать истории не менее чудесных исцелений, казалось бы,безнадежных больных. Главное, не опускать руки, не отчаиваться и твердо знать:все люди одинаковы.

— А это здесь при чем? — усмехнулась Кара,доставая из шкафа подшивку пожелтевших газет.

— Очень просто, — улыбнулась я, — вот вы ссоседкой лежите в палате. У вас обеих есть две руки, две ноги, одна голова,сердце, печень, ну и так далее. Разнятся вес, цвет глаз, волос, качество иколичество зубов, но это не принципиально. И вы, и ваша соседка страдаете однимнедугом. И лечат вас одинаково, идентичными уколами и таблетками. Но онавыздоравливает, вы нет, почему?

— Ну… не знаю, — растерялась Карина.

— Если одна женщина выжила, то и другая должнауйти из клиники на своих ногах, — пожала я плечами, — у вас все одинаковое,кроме мыслей. Она твердо верила, что может поправиться, болезнь не приговор. Ау вас был другой настрой: жизнь кончена, впереди годы страданий и смерть, вотстаруха с косой к вам и поторопилась. Знаете, я абсолютно уверена, если бы в человеческомобществе считалось постыдным уходить на тот свет раньше, чем в двести лет, нутак же неприемлемо, как, допустим, гулять в пятницу в семь часов вечера голойпо Тверской, — то люди бы дотягивали до двухсотлетнего юбилея. У меня былприятель, парализованный ниже пояса, так он каждый день занимался, мысленнопредставлял: вот шевелится мизинец, сгибал, разгибал его, придумал себегимнастику… И пошел! Вопреки всем прогнозам и диагнозам врачей.

— Может, вы и правы, — тихо сказала Кара, — ното, что мама встала! Ей-богу, это чудо!

— Просто Лариса Петровна сообразила, что вжизни еще есть нечто интересное, и она может зарабатывать деньги, не каждыйдень встречается девочка, пишущая «иошь» и называющая сочинение «Попёр в лесу».Главное, не препятствуйте матери, найдите ей учеников. Нынче никто уже не беретдесять долларов, поэтому мигом отыщется армия желающих, — засмеялась я и началаизучать подшивку.

«Лупа» не утруждала себя философскимиразмышлениями, она била читателя шокирующей информацией: «Отец утопилтрехмесячного младенца», «Влюбленные подростки выпили уксусную эссенцию»,«Врач-маньяк насиловал и убивал пациенток»…

Я пролистала подшивку до середины и проникласьуважением к Николаю Михайловичу и Эдуарду. Нет, только не подумайте, что янаслаждалась статьями о сексуальных извращениях и жестоких убийствах! Да, яобожаю детективные романы, но все же литераторы, за редким исключением, неопускаются до откровенно патологических описаний. И, читая книгу, понимаешь:это выдумка, ничего подобного в жизни не было! С другой стороны, «Лупа»выходила шесть раз в неделю на протяжении года, это триста двенадцать номеров,и каждый полон подобных сенсаций. Журналисты были невероятно работоспособны.

— Кара! — окликнула я дочь Егорова. — Вот тутвнизу фамилии корреспондентов: «Николаев, Михайлов, Эдуардов, Эдькин, Ларисин,Егоров, Егоркин, Егорушкин…» Кто эти люди?

— Это папины и Эдуардовы псевдонимы, —пояснила Кара, — у читателя не должно было создаваться впечатления, что газетуделают два человека.

— Но реально их было двое?