Ответ на эти вопросы дадут позднее сами трагические события, которые придется пережить киевскому подполью, А пока что...

В третий раз слушали радио: новогоднее выступление Михаила Ивановича Калинина, бой Кремлевских курантов, «Интернационал». Чувствовали, как слова пролетарского гимна, написанного в парижском подполье Эженом Потье, придавали им сил. В унисон величаво-грозной мелодии нашептывали и сами: «Это есть наш последний и решительный бой...» Призывом к подвигу в борьбе за рабочее дело, за счастье всего трудового люда на земле звучала из глубин эфира Вечная песня — гимн голодных и рабов.

Дослушав мелодию, друзья обменялись рукопожатиями, поздравили друг друга с Новым годом.

— Ну, Сеня, разливай свою калгановку, — обратился Третьяк к Поддубному. — Запоздали мы, но ничего. Поломаем старую традицию...

Было уже поздно, шел третий час ночи. Славно поговорили обо всем, попили чайку, Тамара уже исподволь стала убирать со стола. Ей помогал Поддубный.

Валя попросила Третьяка отойти в сторонку.

— Вызывал меня Ивкин, — начала она тихо. — Посоветовал, чтобы мы приобрели транспорт для перевозки оружия, продуктов и всего, что придется. Спросил, кому поручить это дело. Я назвала тебя, и он согласился. Стало быть, мастерскую свою ликвидируй, а в управе раздобудь разрешение на пользование лошадью, станешь частным извозчиком. На первый случай мы уже подыскали тебе клячу, надо только взять ее из села. Какое-то количество картофеля привезешь и для управы — они дадут свой план. Зато получишь пропуск, с которым тебя не будут задерживать на контрольных пунктах. А это для нас главнейшее.

Третьяк усмехнулся:

— Не знаю, будет ли меня лошадь слушаться. Я еще ни разу кнута в руках не держал. Но если надо, я готов. Беда научит коржи с маком есть.

— Дело это веди энергично, — наставляла далее Валя. — Сани тоже тебе подыскали. Сделай в них двойное дн, но похитрее, чтоб и комар носа не подточил. В конце концов, от этого зависит твоя безопасность.

— Понятно.

Тамара уже постелила в одной и во второй комнатах, но никому не хотелось спать. Как приятно быть в коллективе, доверять друг другу самые сокровенные свои мечты, сознавать, что тебя окружают побратимы. Врагов много, они жестокие и беспощадные, но в кругу друзей и опасности не кажутся такими страшными, как в минуты твоего одиночества.

Погасили фитилек, да и парафин уже выгорел весь, с окон сняли рядна. В комнаты заглянула, подсвеченная снегом, новогодняя ночь. Ни огонька нигде, а темный сад во дворе напоминал зимнюю сказку детства, лесные чащи, в которых живут добрые волки и медведи, где-то притаилась и белочка в дупле, крепким сном спит баба-яга. А надо всем царствует важный, хозяйственный Дед Мороз. Он теперь не ходит по домам, даря малышам конфеты и пряники, держится подальше от жилья. Так спокойнее.

Начинался новый, 1942 год. Друзья молча смотрели в окно и думали, что он им принесет?

26

Прямые, широкие расстилались перед Иваном Крамаренко пути в жизнь. Сначала в средней школе, которую он закончил с золотой медалью на радость отцу-директору и всему педагогическому коллективу, далее в институте, на комсомольской работе. Поступив в Киевский пединститут, Иван уже с первых дней учебы выделился из основной массы студентов своим динамичным характером, активностью, склонностью к организаторской работе среди молодежи. Он стал незаменимым помощником декана исторического факультета.

Прошел месяц, и уже никто бы не сказал, что Крамаренко прибыл в столицу из далекого райцентра Киевской области, что он недавний сельский парень. Одевался со вкусом, был вежлив со всеми, но чрезвычайно самоуверен. Он не окружал себя друзьями. Они требуют внимания к себе, рассчитывают на верность, а это все ему не нужно, незачем. Лучше вести знакомство с теми, кто наиболее полезен в данный момент.

Все Ивану давалось удивительно легко. Если друзья по общежитию перед каждым экзаменом или коллоквиумом просиживали целые ночи над учебниками и конспектами, то он ограничивался слушанием лекций, иногда что-то конспектировал и сдавал предметы на «отлично». Разумеется, фундаментальных знаний у него не было, но преподаватели уже слепо верили в способности своего фаворита и без колебаний ставили ему высокие оценки. Как сказал Гёте устами Мефистофеля: «Кто верить сам в себя умеет, тот и других доверьем овладеет, и вот ему успехи суждены...»

Проявил себя Иван Крамаренко еще и как прекрасный оратор. Выступал темпераментно, без шпаргалок и всегда затрагивал вопросы, интересовавшие студенческую аудиторию: о дружбе и взаимовыручке, об освоении учебных программ, о необходимости воспитывать в себе черты людей нового, коммунистического общества и т. д. Осуждая такие пережитки прошлого в сознании людей, как скупость, карьеризм, черствость, бездушие, он тем самым давал понять, что считает себя кристально чистым. Фокус далеко не новый, однако ему он удавался.

По окончании института Иван пошел на комсомольскую работу. Сперва работал в райкоме, затем в горкоме комсомола — и там, и там на должности инструктора. К тому времени он уже стал семьянином, даже отцом. Женился, правда, не по своей доброй воле. Студентка Людмила, с которой он встречался несколько лет, готовилась стать матерью, и, чтобы избежать скандала, Иван вынужден был зарегистрировать с нею брак. Внешне все выглядело самым пристойным образом.

Единственное осложнение, грозившее повредить ему, повлиять на карьеру, было связано, к счастью, с моральным, а не политическим проступком. Во время проведения городской олимпиады самодеятельного искусства Иван, будучи членом жюри, познакомился с одной молоденькой участницей олимпиады — работницей кондитерской фабрики. Выступая с художественным чтением и с исполнением песен, девушка покорила всех мастерством, а также своей красотой и обаятельностью. Крамаренко в тот же вечер проводил ее домой, а на следующий день они встретись во второй раз, и вскоре обычное знакомство переросло в интимную близость. Они бывали вместе в кино, прогуливались по Крещатику, девушка начала наведываться к нему даже на работу. Как-то Людмила, тоже зайдя в горком комсомола, застала их в тот момент, когда Иван поцеловал, прощаясь, свою возлюбленную. Давно подозревая мужа в неверности, Люда учинила скандал и тут же направилась к первому секретарю...

Это было в мае 1941 года. Личное дело Ивана рассматривали на партийном собрании. Выступавшие единодушно поддержали решение бюро: вынести Крамаренко строгий говор и с работы в горкоме снять. Но произошло чудо. Уже чувствуя полный свой крах, Иван произнес такую блестящую покаянную речь (вот где