Правда, вражина-то появился вовсе не на тропинке, а на реке! Выплыл из-за излучины неприметный такой челночек, повернул к мосткам… Первой его Звенислава и заприметила. Но – девка умная! – виду не подала, лишь негромко сказала. Те, кому надо – услышали. И увидели… Как раз вовремя! Может быть, конечно, и пустое дело – ну, рыбачок…

Однако рыбачок-то – чужой! Осанистый мужчина, сильный, с рыжеватою бородой. Шрамика на левой руке, правда, не видно – далеко… Греб ловко… До мостков не доплыл… нагнулся…

– Арбалет! – таившийся рядом с Мишей Велька тряхнул рыжими вихрами.

Да сотник и сам уже видел, как сверкнуло на солнце оружие – лук, тетива, ложе… А на поясе – сабля в черных ножнах! Сабля… Никакой это не рыбак!

Лиходей! Тот самый…

Еще секунда, и…

– Звеня, падай в воду! Живо! – прошипел Михаил, уже готовый выскочить, столкнуть девчонку с мостков – лишь бы не попал гад! Лишь бы промазал.

Слава богу, выскакивать не пришлось. Девушка все услышала, сообразила быстро:

– Ай!

Вскрикнула, да, нелепо взмахнув руками, полетела в холодную воду! Якобы поскользнулась…

Живо отложив арбалет, злодей тут же сменил тактику. Схватил снова весло, погреб к мосткам, что есть силы:

– Эгей, девица! Смотрю – поскользнулась?

– Ой, дядечка! И то… ой лихо, ой беда… Не выбраться, топко тут…

Хитрая девушка свое дело знала!

– Ничо, ничо! Посейчас помогу…

Оглянувшись по сторонам, мужичага выпрыгнул на мостки, нагнулся… выхватил из-за пояса нож – длинный, сверкающий, острый!

– А иди-ка сюда, девица… И-иди…

– А иду!

Миг – и на мостки выскочил из кустов сотник. Выхватив меч, отбил брошенный нож… Враг-то оказался ловок! Эвон как лихо метнул… Еще б немного, и…

Однако и сабля у него имелась…

Сверкнул клинок… удар! Отбив… скрежет… Искры… Еще удар! Сабля на меч… Саблей-то финты крутить удобней, а вот мечом утомишься, да и клинок на излом…

И все же… Удар!

Изворотлив оказался враг – хитер, силен и ловок! Пригнулся, пропустив над головой разящее лезвие…

И вдруг резко прыгнул в челнок, схватил арбалет…

И с шумом упал в реку! Красиво так завалился, с брызгами… как до этого – Звенислава…

Миша тоже сиганул в реку – хоть и в легкой кольчужице… За ним – Велька, Ермил… Со стороны посмотреть – то-то потеха!

– Лови его! Лови!

– Вон он, вон он!

– Осторожней!

– Э-э, да он, похоже, того…

– Тащи его, парни, на мосточки!

Вытащили. Разложили. Выругались. Вражина-то уже был мертвее мертвого. Глаза закатились, а в шее торчала короткая арбалетная стрела…

– Эх, кого ж черт дернул? – досадливо выругался сотник. – Предупреждал же – без команды не стрелять.

– Он это… – выбралась на мостки Звенислава.

Быстро все произошло – дева и замерзнуть не успела. Мокрая просто была… забавная такая… словно русалка…

Велька тут же ахнул:

– Давай-ка живо переоденься! Я вот тебе плащ свой… рубаху… Вон кусточки… идем!

– Он это, – склонившись над поверженным лиходеем, уверенно заявила девушка. – По повадкам. По голосу… И на левой руке – вон, у большого пальца – шрам…

Действительно – небольшой шрамик, сразу и не заметишь.

– Гад это, гад! Он дев наших… Гад…

Закусив губы, мокрая девушка уселась прямо на мостки и зашлась в рыданиях…

– Ну, тихо… не плачь… не надо… – нежно утешал Велька. – Господин сотник… я ее уведу?

– Уводи, чего уж, – Михайла махнул рукой и повернулся к смуглому и худолицему Ермилу. Тот дело свое знал и уже вовсю обыскивал убитого.

Подняв голову, отрок тряхнул темной челкой:

– Ау него под рубахой – кольчуга… Осторожный гад… был.

– Жаль, живьем не взяли… – тихо промолвил Миша. – Жаль.

– Велишь провести дознание, господин сотник? – снова вскинулся Ермил. – По уставу – положено так. Выясним, кто стрелял – накажем.

– Давай, выясняй, коли положено… Потом доложишь.

Михайла устало махнул рукой и, взяв вытащенный из воды меч, поданный кем-то из молодых воинов, направился с мостков прочь… Ступив на берег, замедлил шаг обернулся:

– Девчонка где? Звеня… Все с ней в порядке?

– Эвон, в кустах… – вдруг улыбнулся десятник. – Не одна – с рыжим… Похоже – целуются.

– Ну, хоть у кого-то день сложился…

К вечеру явились с докладом все. По очереди: хитрованы-дружки Мекша с Федулом, посланные прояснить гибель перекупщика Онуфрия, и Зевота Хромец, занимавшийся Муслей.

Хитрованы особо ничего нового не выяснили, просто еще раз убедились, что с Онуфрием последний раз видали статного и сильного мужчину с рыжеватою бородою. Того же мужчину в тот день видали в Коняхино и на мостках, отвязывал челнок. Любопытным ребятишкам – а иных свидетелей там не нашлось – мужчина представился купцом, да еще спросил, не продает ли кто воск. Воск в Коняхино? Ну, был когда-то один… с бортями… но давно уже. С тех пор бортничали так себе, для себя только.

– Мужик осанистый, видный. Говорит, как приказывает, – припомнил Мекша. – Еще шрамик ребятня заприметила, на левой руке. Маленький такой, у большого пальца.

Миша хмуро кивнул: честно говоря, чего-то такого и ждал. Жаль, конечно, что с главным злодеем так вот нехорошо вышло. Убили впопыхах, эх… Верно, кто-то из воев подумал, что господину сотнику с этаким чертом не сладить, вот и… Все из лучших побуждений, да. Однако приказ прямо нарушил. Поэтому – найти и наказать. И – строго! В плети… или вообще из Младшей стражи отчислить.

После хитрованов вошел Зевота Хромец. Бочком этак в дверь протиснулся, проковылял, поклонился в пояс.

– Ты садись, садись, Зевота, – сотник устало махнул рукой. – В ногах правды нет – не нами сказано.

Хромой сконфузился:

– Да я и постою, господине, ништо…

А все правильно. Хромец – обельный холоп, а Михайла – боярич. Понимать надо.

– Ну, хочешь – стой, – не стал настаивать Миша. – Говори, чего узнал-то? Чего новое есть?

– Есть, господине… – Зевота помял в руках шапку. – Так мыслю, половчонок-то в Михайлов городок не залазил. И не убивал никого.

– Не убивал? – удивленно переспросил сотник. Даже кружку с квасом едва не выронил… Еще бы! Вот это номер! – А кто же тогда убил? Кто на двор проник так ловко?

Эти вопросы Миша не столько Хромцу задавал, сколько себе любимому. Версия-то рушилась! Хотя… может, это еще бабушка надвое сказала…

– Ты все же сядь, человече… Сядь, я сказал!

Сотник повысил голос, и холоп послушно присел на самый краешек креслица.

– Поясни! – исподлобья зыркнул Михайла.

– Я, господине, всех опросил, видит Боже, – привстав, Хромец перекрестился на висевшие в красном углу иконы. – Там козы паслись… значит, и пастушки были – присматривал же за ним кто-то…

– Да я помню, ты говорил уже, – нетерпеливо