все добровольцы спокойны и довольны. И закрадывается мысль: а может, дело во времени года?

– Особенности питания? Что-то такое, что они летом не едят?

– Вот именно.

– Минимальные различия… вряд ли достоверные.

– Ну, знаешь… Если одного ореха достаточно, чтобы достоверно взбодрить инсулу…

– Взбодрить… ну и словцо. – Адам ухмыльнулся.

Вся эта теория настолько же смешна, насколько примитивна.

– И вот еще. – Сами жестом аукциониста поднял над головой последнюю распечатку. – Не менее, а может, и более важное.

Адам покачал головой:

– Ты, часом, не забыл? Эксперимент прикрыт. Мы не имеем права этим заниматься.

– Мы не имеем права получать за это деньги, – пожал плечами Сами. – Мы не имеем права искать добровольцев. Но думать и анализировать – кажется, никто такое право не отнимал. Мы не просто должны – обязаны понять, в чем ошибка.

Конечно же, Сами прав. Эксперимент закрыли, повернули краник, но никто не может повернуть краник в головах ученых. Рано или поздно они начнут сызнова, в этом у Адама сомнений не было. Изменят что-то на молекулярном, на генном уровне, добьются разрешения этической комиссии. Новая партия мышей, потом новые добровольцы. Но изначально необходимо найти ошибку, чтобы ее не повторить.

– Как реагирует организм на яды и чужеродные белки? – Сами так и не опустил руку со статьей.

– Лимфатическая система.

– Вот именно! Помнишь рочестерскую группу? Они обнаружили лимфоток в мозгу. Всего несколько лет назад.

– И что? Помню, конечно.

– Что происходит при закупорке лимфатических сосудов?

– Не уверен, что они вообще могут ни с того ни с сего закупориваться. Это же мозг, а не ноги. Никакой внешней нагрузки.

– Ну а если? – Сами подождал и ответил сам: – Склеивается тау-белок.

Адам с сомнением покачал головой:

– Нет ни одной работы, доказывающей связь лимфатической системы с болезнью Альцгеймера.

– Это не аргумент! И знаешь почему? Потому что нет ни одной работы, доказывающей, что такой связи нет.

– Ну хорошо, допустим. И какая связь?

– Откуда мне знать? Я потому и пришел.

Адам невесело засмеялся, еще раз пробежал глазами лежащие на столе распечатки и вздохнул. Одна из дорожек, ведущих в никуда. Единственное, что не подлежит сомнению, – Re-cognize провоцирует приступы безумия у тех немногих, кто к этому безумию предрасположен. Сколько процентов? Пока ничтожная доля. Но кто знает? Препарат поставил их перед почти нерешаемой дилеммой: он слишком хорош, чтобы забросить, и слишком опасен, чтобы продолжать.

Вчера Адаму позвонил Дэвид.

Чума или холера, сказал он.

Уж тогда лучше холера, возразил Адам. Смертность меньше.

– Не могу отвязаться от Зельцера, – продолжил Сами. – Возможно, его просто-напросто что-то вывело из себя…

– Что ты имеешь в виду?

– Помнишь допрос? Логика, последовательность – все при нем. Но непредсказуем, лишен эмпатии… Подходит под школьное определение психопата. Джекилл и Хайд. Вспомни, он же был общим любимцем. То есть может быть приятным, даже обаятельным в общении, но ему абсолютно плевать на всех, а особенно на тех, в кого у него есть желание плюнуть. Не чувствует и не сочувствует чужой боли. Добавь дисбаланс адреналина…

Адам молча слушал, его заинтересовал ход рассуждений Сами, хотя он пока и не понимал, куда тот клонит.

– Адреналин, приступ ярости, – продолжил Сами. – Ты же видел норадреналиновое ядро. И другие нейротрансмиттеры[41] тоже в дисбалансе.

– Активация гена войны?

– Да нет… нет, конечно. Но ты понял. Результат тот же.

Адам задумался. Что-то вывело из себя… Возможно, за деревьями они не видят леса?

– Нет, это невозможно. Я в это не верю, – произнес он раздельно, стараясь придать этому “не верю” максимальную убедительность. И сам почувствовал – получилось плохо.

– Ты вообще ни во что не веришь, Адам. – Сами довольно улыбнулся. – “Не верю, не верю”, а потом садишься и проверяешь.

И с той же довольной миной исчез.

Адам перечитал принесенные статьи. На какое-то время ему показалось, что удалось забыть то, что он хотел забыть. Но нет – только показалось.

Тристан.

Адам случайно увидел это имя в телефоне Матьё. Действительно случайно, просто проходил мимо. Тут же пожалел, что заметил, и сразу решил – не буду спрашивать. И разумеется, спросил:

– А кто это – Тристан?

– А почему ты взялся проверять мой телефон?

Самый худший ответ из всех, что он мог ожидать. Семь букв и мелкая фотография в кружочке, он и лица не разглядел. И какое-то сообщение с идиотским смайликом в конце – сложенные в поцелуй ярко-красные губы.

Адам не взорвался, не убежал, хлопнув дверью. Замолчал. А Матьё даже попытки не сделал объясниться. Вместо этого обвинил Адама в немотивированной ревности и произнес довольно длинный монолог о свободе, который Адам зачем-то выслушал. О плотской верности, о духовной верности – весь этот бред для доверчивых юнцов.

Типичная болтовня. Адвокатская речь в защиту неверности, плод философских оправданий, отшлифованный двумя десятками поколений похотливых французских распутников.

Никакой уверенности, что Матьё спит с этим Тристаном. Он вообще ни разу не упомянул это имя, а у Адама не было никакого желания вымогать признание. Но даже мысль, что такое возможно, что Матьё считает, будто у него есть все права на измену, подкосила Адама. Лишь усилием воли он заставил себя дышать поглубже, чтобы не сорваться в истерику.

Даже сейчас – он вспоминал этот эпизод, и к горлу подступала тошнота. Сутки ничего не лезло в рот.

А все так прекрасно складывалось! Они почти не расставались. Говорили о будущем, планировали путешествия. Матьё опять рассказывал о своей бабушке в Марселе. Ее муж, рыбак, погиб – затянуло руку в лебедку и утащило в море… Мать Матьё, оказывается, умерла от коронавируса за неделю до первой вакцинации. Короче, они начали по-настоящему узнавать друг друга. Адам вспомнил, как принес заболевшему другу суп.

Матьё не нужен суп. Ему нужна свобода.

Он не слушал, что говорит Матьё, а если и слушал, то не придавал значения. Никто никем не владеет – Матьё прав. То, что Адам не понимает этой простой истины, и есть его главная иллюзия. Любовь нельзя разделить, ее можно только разрезать, и рана эта кровоточит.

Адам перебирал принесенные Сами статьи, мало что понимая. Глаза щипало, но он изо всех сил удерживал слезы. Он совершенно беспомощен, он не в силах управлять своими чувствами. Он готов на все, лишь бы не потерять Матьё. И Матьё не хочет, чтобы они расстались. Препятствие одно: Матьё не хочет, а пожалуй, и не может ничего обещать.

Но может ли существовать любовь на таких условиях?

Порвалась дней связующая нить… как мне обрывки их соединить? – вспомнил он Шекспира.

И Адаму вдруг до боли захотелось вернуться домой. В незамысловатую черно-белую среду, где