хорошо – это то, что хорошо, плохо – то, что плохо. Простая, безыскусная мораль. В Америке, возможно, и не бывает таких бурных чувств, зато есть верность и достоинство.

Пропел телефон. Он посмотрел на дисплей и не стал нажимать кнопку ответа. Впервые за все это время.

* * *

Роберт в тончайшей серо-голубой, с жемчужным отливом сорочке и только что выглаженных брюках остановился у входной двери. Гейл прекрасно понимала – все это пустое, его там наверняка сразу переоденут в больничный халат. Кому придет в голову стирать и гладить эти стильные, дорогущие вещи? А если и вздумается кому-то сунуть сорочку в шестидесятиградусную воду вместе с запачканными простынями и полотенцами, сорочке придет конец. Тогда лишь выкинуть. Часы и обручальное кольцо тоже надо бы оставить дома, но сам он не догадался, а она не решилась напомнить, хотя прекрасные в своей простоте ониксовые запонки от Patek Philippe все же успела вынуть в последний момент – не надо вводить людей в соблазн. Хотя мало кто знает им цену, это во-первых. А во-вторых, кому сегодня нужны запонки?

Конечно, Гейл уже начала готовить себя к расставанию, но даже в страшном сне ей не могло привидеться, что оно будет выглядеть вот так. Ей казалось, что да, скорее всего, Роберта придется поместить в какой-то дом престарелых с постоянным уходом, но она сможет каждый день навещать его, пить с ним кофе, приносить свежие газеты. Так все и было бы, не появись это лекарство. Неизвестно, что хуже – безнадежность или луч надежды, который тут же гаснет.

Роберт закинул ремень сумки на плечо и открыл дверь.

– Подожди, они же еще не приехали.

– Вот как… – У него был такой растерянный вид, что она чуть не расплакалась.

К тому же она страшно устала. Ночью не удалось заснуть ни на минуту. То ворочалась в постели, то вставала и бродила по комнатам в ночной рубашке, как привидение, пыталась сообразить – не забыла ли что? Проклинала коварное лекарство, придумавших его врачей, пошедших на опасный эксперимент, – а потом их же оправдывала: они же не знали, что он опасный, этот препарат! А то, что действенный, каждому видно. Но результат-то кошмарен, на карту поставлена вся их жизнь с Робертом. Полгода изоляции разрушат все, что они создавали целую жизнь.

Роберт так и стоял в дверях, будто и не слышал ее напоминание – они еще не приехали.

– Хочешь захватить этот сок… как теперь его называют? Смузи?

– Нет-нет, не надо…

– Ты же не знаешь, чем там будут кормить. И если…

– Вот и они, – прервал Роберт.

Гейл выглянула – и в самом деле, к дому подъехал микроавтобус. В окнах видны люди.

– О, Роберт… – Она обняла мужа и зарыдала.

– Успокойся, Гейл. – Он погладил ее по голове и обнял. – Что за слезы? Не на казнь же.

Гейл била крупная дрожь. Какое право они имеют отнимать у нее мужа? Она не выдержит.

– Гейл, Гейл, Гейл, – повторил Роберт несколько раз и притиснул ее к груди. – Никаких поводов для печали. Командировка…

– Пусть они подождут…

– Но они же уже здесь!

– Я сейчас позвоню Джеффри!

– Гейл, успокойся! Он ведь уже сказал: на текущий момент ничего не могу сделать.

В дверь позвонили. Роберт ласково похлопал жену по спине:

– Пора. Меня ждут. – Взял Гейл за плечи, слегка отодвинул и посмотрел в глаза. – Выше нос, девочка. Все обойдется.

– Позвони мне сразу же. А я все-таки разыщу Джеффри.

– Да, да… обязательно. Все обойдется.

– Я люблю тебя, – всхлипывая, пробормотала Гейл.

– Представь, и я тоже. – Роберт всегда с трудом признавался в любви, разве что в шутливой форме. Стеснялся. Или это казалось ему чересчур напыщенным, а оттого неискренним.

Она открыла дверь. Там стояли двое, одетые в форму охранников. Неприятно – неужели не могли хотя бы одеть их в гражданское, пусть даже из соображений психологии?

Один проверил имя, дату рождения.

Бумажник он возьмет с собой, сказала Гейл. Никаких возражений. Список лекарств – да, конечно. Мы передаем заранее, чтобы обеспечить все потребности.

– Бывают редкие лекарства, – монотонно пояснил второй.

Оба разговаривали так, будто выполняли какую-то скучную, но необходимую работу.

Поцеловала на прощанье, Роберт не ответил на поцелуй, лишь напряженно кивнул, и Гейл показалось, что ему страшновато. Втроем спустились с крыльца и пошли по выложенной каменной плиткой дорожке. Один из охранников вел Роберта под руку, другой нес его сумку. Подошли к машине. Роберт, не оборачиваясь, поднял руку с двумя растопыренными пальцами – мы победим! – нагнулся и пролез в микроавтобус. Дверь поползла вперед и закрылась. Гейл вздрогнула. Этот мягкий щелчок словно поставил точку в ее жизни.

И что теперь будет? Что ей делать?

Шесть месяцев…

Они ни разу не расставались даже на месяц.

Вернулась в гостиную, легла на диван, повернулась лицом к стене и тихо и горько заплакала.

Прошло несколько часов, прежде чем она заставила себя встать. Ощущение пустоты такое, что в ушах звенит. Гейл не расставалась с телефоном, но тот упорно молчал.

Во рту пересохло. Открыла дверь холодильника и долго, ни о чем не думая, смотрела на бутылку смузи, купленную Роберту в дорогу. Надо бы выпить кофе, но такое баловство показалось ей несправедливым. А Роберт? Он обожал вечерний кофе, особенно если к нему прилагалась коричная или шафранная булочка. Подняла было руку, хотела все же нажать на кнопку эспрессо-машины, но передумала и вернулась в гостиную. Захотелось еще раз послушать то самое интервью – племянник Сайруса выложил его на сайте газеты.

Гейл пошарила в телефоне, нашла, подвигала пальцем – и услышала голос Роберта. Начал бить озноб. Она плотнее закуталась в плед. Мелькнула предательская мысль: лучше бы он умер. Но она же первая ему изменила! Потеряла терпение, клюнула на обещания чудо-лекарства, начала ходить на дурацкие сеансы групповой терапии. Не могла удержаться и подмечала все его промахи, будто не понимала, что вины его нет, что во всем виновата эта чертова болезнь.

Неправда! Ей не в чем себя обвинить. Она сражалась, как спартанка, старалась обеспечить ему достойную жизнь. Никому не жаловалась, ничего не рассказывала, даже прятала его, чтобы не заметили. Помогала одеваться, отвечала на письма. Стирала простыни, если ему случалось обмочиться, – слава богу, бывало это редко, а ей почему-то казалось унизительным пользоваться подгузниками. Хотя еще больше она боялась, что это покажется унизительным Роберту. Старалась постоянно с ним разговаривать. Даже в те дни, когда он забывал про ее существование.

И вот – случилось чудо. А потом произошло то,