и слегка куснув кончик, – когда тебя родной отец гладит по лицу и называет именем мертвой жены, это почти изнасилование. От такого можно и зачать.

– Ты больная!

– А ты будто весь из себя здоровый!

Аска чуть отклонилась назад, вспомнив, как то же самое ей говорил Эмиль. Похоже, она и вправду – сумасшедшая. Уже третий человек говорит ей это.

– Ответь! Ты – не больной, что ли? Думаешь, что убить мать и напичкать ее формалином – это нормально?

Он отвел глаза, в них читалась слепая ярость.

– Отвечай! – вскричала она, ощутив прилив негодования. Как же он ее бесит!

– Что ты хочешь знать?

– Зачем ты ее убил и напичкал формалином? – Аска выпучила глаза.

– Она была парализована, ее было уже не вылечить.

– Дай-ка подумать. Что же все-таки тебя заставило удушить собственную мать… Ее глаза? Немой упрек? Она тебя знала с самого рождения. Знала, какой ты. И то, что ты убил ее второго мужа, тоже. И про ту девчонку знала, соседку. Ты поклялся мамочке больше так не поступать, ушел в армию, чтобы быть подальше от нее, а не то отругает, если узнает, что ее сыночек взялся за старое. Тебе нравится убивать?

– Отвали!

– Ну скажи! Нравится? Я не вижу, чтобы ты был удовлетворен теми своими творениями, которые у тебя были до меня. Мне кажется, тебе больше понравилось работать ножом в музее. Ты сделал то, что я сказала. Я была твоей музой! Ты хотел еще раз пережить его смерть… смерть твоего самого первого, заклятого врага – отчима. От его смерти, тогда, в юности, ты не получил никакого удовольствия, потому что тебе пришлось быть слишком осмотрительным. Ты боялся и был напряжен. Про таких, как ты, говорят: «высокоорганизованный серийный убийца». Но эта самая высокая организованность тебе и мешала всегда получать кайф, до конца проникнуться им. И тут появилась я! Я научила тебя легкости, спонтанности и задору. Дала почувствовать абсолютную безнаказанность. Там в музее ты был мной, а я была тобой. Мы слились воедино. И тебе это понравилось!

Последние два слова Аска выдохнула ему в ухо. А затем холодно потянулась к кровати, не слезая с его колен, и, подхватив телефон, глянула, где там Эмиль. Странно! Все еще на Корредера Альта де Сан-Пабло? Что он там делает? Кофе попить остановился?

– С тобой никто так не станет нянькаться, как я. – Она отбросила телефон на одеяло и прижала нож к щеке сильнее.

– Полиция поймет, что меня пытали, – бросил он. Надежда в глазах сменилась отчаянием, он ничего не мог поделать. Никак не выйдет спастись.

Даже укусить Аску он не мог, не хватало реакции – в крови тлела знатная доза спирта, делая его медлительным, тупым и слабым.

– Ничего полиция не поймет! Опоить человека – это лучшее из убийств. Никаких улик, никакого алиби у покойника. Если в твоей крови найдут алкоголь – никто и никогда не подумает, что тебя им кто-то напичкал. А все синяки на твоем теле – это результат извращений, которым ты предавался в этом номере.

– Отпусти, – попросил он. – Ты, идиотка, все не так делаешь! У меня зонд был…

– Какой зонд? – не поняла Аска.

– Медицинский… Чтобы все было быстро. Если его вводить аккуратно и неглубоко, не ранить гортань…

Аска застыла в недоумении.

– Надо было раньше сказать! – вскипела она, осознав, что потеряла столько времени впустую. Вот почему он никак не сдохнет!

Аска не могла поверить, что он ее и здесь провел.

– Ты нарочно мне это говоришь, чтобы я побежала за зондом! Я что, по-твоему, дура?

– Сними с горла удавку, – жалобно попросил он. – Я не могу дышать…

– Сниму, но ты этого не почувствуешь. – Она вернула скотч на лицо и со всей силы ударила его лбом в переносицу. Он тотчас отключился. Этот удар судмедэксперты не обнаружат. Отец всегда учил – бей головой, не оставляет следов.

Быстро, пока он не пришел в себя, Аска продырявила скотч в районе рта, раздвинула зубы лезвием и всунула воронку из пластиковой бутылки в рот.

Ничего, помучаешься без своего зонда, придурок! Откупорив бутылку, она перевернула ее, опустив горлышко в воронку, и смотрела, как прозрачная жидкость исчезает из бутылки, проваливаясь в желудок одного из самых хладнокровных убийц на планете. По уголкам рта текло, заливая его плечи и грудь.

Вдруг дверь с треском распахнулась – кто-то высадил ее с той стороны ударом ноги, плеча или чем-то тяжелым. У Аски будто что-то взорвалось в голове, на долю секунды она оглохла и ослепла. Но у нее была отличная реакция спортсменки.

Ослепленная и оглушенная, она вскочила, сильными руками развернула стул с Хави на сто восемьдесят градусов и оседлала его колени. Бутылка выпала у него изо рта и покатилась по полу, водка толчками выливалась на ковролин, источая едкий запах спирта.

На пороге застыл Эмиль в окружении полицейских с пистолетами в руках. Как же так? Маячок показывал, что он в трех километрах отсюда! Неужели он его обнаружил и снял?

Аска обвила голыми ногами обмякшее тело Хави, приставив нож к его горлу и вцепившись в клочки волос мертвой хваткой. От него разило рвотой.

Что делать? Что делать?! Она должна была догадаться, что Эмиль найдет ее маячок.

– Аска! – выдохнул Эмиль, выставив вперед ладони. В его глазах был неподдельный ужас.

Что делать? Что делать!? Она не успела снять с Хави удавки, не надела на него одежду, которую заранее приготовила. Ничего не успела!

В дверь протиснулся кто-то в белом – привели врачей! Нельзя, чтобы они ее усыпили, нельзя. Надо как-то вывернуться и выскочить в окно. Был бы у нее пистолет, но в руках лишь нож…

Она продолжала впиваться ногами и руками в обрюзглого, отечного мужчину, висела на нем, точно коала на дереве, взглядом исподлобья пытаясь воспламенить полицейскую команду. Некстати мелькнула мысль о том, как Хави умел с помощью уколов менять внешность. В прошлый раз, когда они встречались, он был как мальчик, худенький. А теперь – кусок сала! Он изводил себя тренировками и голодом, чтобы подставить ее, по комплекции сойти за нее. А потом набирал вес, поедая тонны сладкого, чтобы растолстеть и слиться с другими людьми из своего музея.

– Не подходи! – прорычала Аска, глядя на Эмиля исподлобья. – Я убью его.

– Аска, нет, не делай этого! Все еще можно исправить, только убери нож. Если ты убьешь его, сядешь, – выпалил Эмиль, стоя полубоком к ней на полусогнутых ногах, точно собирался прыгнуть. Он продолжал вытягивать к ней ладони, держа их