— Давно не спишь?

— Достаточно давно, чтобы понять, что ты снова плачешь, — не открывая глаз, Мэтью притянул меня поближе к себе.

— Прости, просто это все так не справедливо. У нас было еще столько планов.

— И мы все сделаем, Мэри, но уже не в этой жизни.

— Это не справедливо, — повторила я.

— Ну, а когда у нас что-то было просто? Но на самом деле я считаю, что нам повезло. Мы еще встретимся, а остальные, умирая, расстаются навсегда. Думаю, эта правда слишком болезненна и поэтому люди верят во встречи на небесах. Эта вера помогает не сойти с ума.

— Ты как как всегда прав, — всхлипнула я.

— Я не всегда прав.

— Люблю тебя, — добавила я, устраиваясь поудобнее рядом с мужем. Мне стало немного спокойнее.

— И я очень люблю тебя, Мэри. И всегда буду.

Это был последний раз, когда я слышала эти слова от Мэтью.

На следующее утро Мэтью был уже словно не с нами и практически не осознавал происходящее вокруг. Жар спал, но это не означало, что Мэтью стало лучше. У него просто закончились силы и организм отказывался бороться с болезнью. Как медсестра я знала, что конец близок и Мэтью не переживет этот день, но что-то внутри меня все еще надеялось на чудо. Мэтью был прав: иногда окружающая действительность настолько страшна, что мы будем цепляться за малейшую надежду.

Я не знала, сколько часов неподвижно просидела рядом с мужем просто держа его за руку. Несколько раз в комнату кто-то заходил, у меня что-то спрашивали, но я не помню кто это был и что они от меня хотели. Возможно, я даже что-то отвечала, но это все казалось настолько неважным на фоне того, что происходило с Мэтью. Я так мечтала, чтобы он еще раз открыл глаза и заговорил со мной, но, кажется, на это у него уже не было сил.

Это был бы не Мэтью, если бы даже перед собственной смертью он не исполнил мое маленькое желание. Это произошло вечером, за несколько минут до конца.

— Мэри, — едва слышный шепот и вполне осмысленный взгляд шоколадных глаз. — Трафальгарская площадь, десятое июня, книга «Большие надежды». Я все запомнил, я приду, Мэри.

— Он бредит? — в ужасе спросила Анна из глубины комнаты, и я только сейчас поняла, что она тоже здесь. Кажется, Лили, Артур и Клэр тоже пришли.

— Я приду к тебе, — я сказала это достаточно громко, чтобы Мэтью точно слышал. Дети тоже могли услышать, но мне было уже все равно. — Так что ничего не бойся, мой родной.

Мэтью едва заметно кивнул и в последний раз закрыл глаза. Через пару минут все было кончено.

Каждый раз, теряя близкого человека, мне казалось, что от моей души оторвали кусок и на его месте осталась рана, которая никогда уже не заживет. Так было после смерти родителей, Роуз и Чарли, но сейчас я чувствовала себя так, словно вся моя душа покинула тело, которое почему-то осталось жить. Эта боль ощущалась физически. Я вдруг вспомнила, как кричали мои пациенты, когда теряли конечность, а многие умирали, не выдержав этой боли. Мне сейчас казалось, что от меня оторвали часть меня и это больно настолько, что я была бы рада умереть и чувствовать.

Вот только умереть не выйдет. Я должна жить в своем самом страшном кошмаре.

Мне хотелось рыдать, катаясь по полу от боли и ужаса, но я не могла себе этого позволить. Я оглядела комнату и заметила застывшее лицо Артура, по щекам которого тихо катились слезы. Кажется, я видела сына плачущим впервые за последние двадцать лет. Анна и Клэр тихо плакали обнявшись, а Лили неотрывно смотрела на тело Мэтью и ее лицо оставалось непроницаемым. Я знала, что ей так же больно, как и остальным, вот только моя средняя дочь никогда не покажет этого на людях. В этом мы с ней похожи.

Я хотела раствориться в своей боли и позволить ей, наконец, уничтожить меня, но вместо этого обняла каждого из своих детей, а после попросила их выйти и оставить нас с Мэтью наедине на эту ночь. Я просто держала его остывшую руку, курила и говорила обо всем, что не успела сказать мужу при жизни. Я вспомнила наше знакомство холодным июньским днем на поле Каллоден, нашу свадьбу здесь в замке, наше первое Рождество, рождение детей, войны, которые мы прошли, редкие совместные поездки, приемы, на которых нам довелось побывать. Так странно, но эти почти тридцать лет вместе были более наполненными, чем мои семь прежних жизней вместе взятые. И гораздо более счастливыми.

Эта ночь тянулась долго и одновременно пролетела слишком быстро. Уже светало, когда я выглянула в окно и закурила. Я вдруг вспомнила, как во время командировки Мэтью в Африку он в письме попросил меня говорить с ним, глядя на небо. Мы были на разных концах света, но под одним небом. Тогда я чувствовала себя самой несчастной на свете, а сейчас отдала бы что угодно, чтобы просто знать, что Мэтью где-то есть. Но если я в чем-то и была уверена, так это в том, что мы больше не под одним небом. И как мне теперь с тобой говорить?

Похороны состоялись через несколько дней, и я очень смутно помню все происходящее на них. Почему-то мне казалось, что все, что мы делаем, не имеет к Мэтью никакого отношения.

С самого утра ко мне зашла Гвен и помогла мне собраться. Она была со мной все последние дни, заменив мою горничную, за что я была ей невероятно благодарна. В это время я была не способна общаться с посторонними людьми.

Через некоторое время зашла Анна, ее глаза снова были красными и опухшими. Кажется, из всех моих детей она тяжелее всех переживала смерть отца. Они с Гвен о чем-то тихо говорили, а я вдруг поняла, что объединяет нас троих — теперь мы все вдовы.

Когда началась траурная церемония и я услышала скрипучий голос священника, то вздрогнула от неожиданности, широко распахнув глаза. Конечно, за эти тридцать лет он стал глубоким стариком, но я не сомневалась, что это отец Эдмунд. Тот самый священником, поженивший нас. Я вспомнила, как отец Эдмунд хмурился, когда мы с Мэтью перешептывались у алтаря, уделяя недостаточно внимания его скучнейшей речи.

Я вспомнила нашу клятву. «Пока смерть не разлучит нас». В нашем случае этого оказалось слишком мало, так что когда пришла пора