Яне, из-за которой только что отказал Мире в ночи любви, и сокрушённо вздохнул от мысли, что им, похоже, не суждено быть вместе. Но он обещал ей позвонить на работу. Илюша сунул руку в карман брюк и нащупал листок бумаги с номером её телефона.

Он поднялся в номер, снял костюм, в котором выступал, принял душ, переоделся в обычный костюм, пошитый из светло-серой льняной ткани, и направился в ресторан. Конкурсанты его уже хорошо знали, слышали его исполнение, и, увидев сейчас, приветственно кивали головами. Он дружески улыбался им и пожимал протянутые ему руки. Он положил на одну тарелку семгу и салат из свежих овощей, на другую — бефстроганов с картофелем под грибным соусом и, увидев Тома, машущего ему рукой, сел за его стол у окна.

— Все говорят о твоём великолепном концерте, Илья. Ты играл гениально.

— Спасибо, Том. Я слышал тебя во втором туре. Мне очень понравилось. Здесь собралось много прекрасных пианистов. Честно говоря, жаль расставаться с такими славными ребятами.

— Но ты уже живёшь в свободной стране, будешь ездить с концертами или просто так по всему миру. Мы обязательно ещё увидимся. Я люблю твой народ, Илья. Я понимаю, что среди шести миллионов погибших в Холокосте, было немало великих личностей, в том числе композиторов и исполнителей. Казалось бы, уничтожен еврейский генофонд. Но что меня поражает, везде, и в Великобритании, и в Израиле я вижу множество умных, образованных и талантливых людей, будто бы всё восстановилось. Ваш народ, я говорю искренне, — элита западной цивилизации. И ты один из них. Я тебе написал здесь мой адрес и телефон.

Он вынул из верхнего кармана курточки листок картона и протянул Илюше.

— Спасибо, Том. Ты очень славный человек. Конечно, когда я буду в Лондоне, обязательно с тобой свяжусь. А что касается моей карьеры музыканта, в большой степени это решится завтра.

— Я понимаю, ты только недавно сюда приехал. Эмиграция, наверно, очень трудная вещь. Но я убеждён, ты станешь призёром, Илья. Ты себя недооцениваешь, дружище. Правильно говорят, со стороны видней.

Илюша поднялся в номер и включил телевизор. По первой программе в новостях культуры была передача и о конкурсе Рубинштейна. Корреспондент рассказывал о финале, демонстрировал съёмки из концертного зала и брал интервью. В одном из фрагментов он с восторгом говорил о нём и показывал его, играющего Рахманинова. Илюша выключил телевизор и подошёл к окну. Внизу во всю ширь горизонта сиял огнями Тель-Авив, дальше, на юго-западе, в старинном Яфо, светилась терракотой церковь Святого Петра, и, как и вчера и позавчера, уходил на запад в бесконечность чёрный разлив моря. Безлунная ночь высыпала на безоблачном подсвеченном огнями небе тысячи звёзд, равнодушно смотревших на раскинувшийся внизу на берегу тёплого моря город. Он стоял у полуоткрытого окна и слушал эту полюбившуюся ему симфонию света и тьмы. Резкий телефонный звонок вернул его к действительности.

— Добрый вечер, Илюша, — услышал он взволнованный голос Яны.

— Привет. Что-то случилось?

— Я только что видела тебя по телевизору.

— Да, я тоже случайно включил эту передачу. Мне кажется, ты не поэтому позвонила.

— Я просто побоялась, что больше тебя не увижу. Завтра всё кончается, а мне нужно что-то важное сказать тебе.

— Но я же никуда не денусь. Я ведь собираюсь здесь жить.

— Я знаю. Но мне трудно носить это в себе. Мне нужно выговориться.

— Ты можешь сейчас приехать?

— Да, я сказала мужу, что сегодня день рождения Ясмин и она приглашает только подруг. Муж будет смотреть баскетбольный матч нашего Маккаби с югославами. Дочка осталась с ним. Я возьму такси.

— Хорошо. Жду тебя в лобби.

Илюша не ожидал такого развития событий, и её волнение передалось и ему. Он терялся в догадках, пытаясь понять, что заставило замужнюю женщину искать встречи с ним, и не находил объяснения её поступку. Да, она призналась, что ещё любит его. Но, возможно, есть нечто ему неизвестное, какая-то тайна, которую она хочет открыть сегодня. Он подошёл к зеркалу, поправил воротничок чёрной ситцевой рубашки, причесался, ополоснул зардевшееся лицо струёй прохладной воды и вышел из номера.

Он ждал Яну, сидя на том же кресле, на котором находился и в прошлый раз. Он старался успокоиться, как всегда делал это перед выступлением, и ему уже почти удалось вернуть душевное равновесие, когда увидел входившую в лобби Яну. Он поднялся навстречу ей.

— Быстро ты приехала. Не прошло и полгода.

— Я сразу поймала такси, — натужно улыбнулась она. — Где мы можем поговорить?

— Здесь нас будут отвлекать. Многие меня уже знают. Если хочешь, поднимемся ко мне.

— Ладно, — задумавшись на мгновенье, ответила она.

Они поднялись на лифте на тринадцатый этаж и прошли по устланному коврами коридору. Он открыл дверь комнаты и пропустил её вперёд.

— У тебя хороший номер, Илюша. Вау, какое пианино.

— Яна, ты лучше посмотри в окно.

— Да, великолепный вид, — восхищённо сказала она. — Это он тебя вдохновлял?

— Нет, ты меня вдохновляла. Я представлял, как ещё в школе на выпускном вечере, что ты меня слушаешь. Давай-ка сядем на диван. Хочешь, я сварю нам турецкий кофе?

— Хочу. Я пью без сахара.

— Договорились.

Он наполнил и включил электрический чайник. Тот зашумел и вскоре забурлил кипящей водой. Илюша надорвал два коричневых пакета, высыпал содержимое в чашки и залил кипятком чёрный пахучий порошок. Потом подвинул столик к дивану и сел рядом с ней.

— «Ты слушать исповедь мою сюда пришёл? Благодарю», — процитировала она Лермонтова.

— Ну, что ты мне хочешь сказать?

— Я думала, это просто, держать в себе что-нибудь сокровенное. Но я ошибалась. Теперь, когда появился ты, я не смогу.

— Я прошу тебя не волноваться. Кроме вопросов, связанных с жизнью и смертью, нет никаких проблем, которые невозможно было бы решить, — попытался он успокоить её.

— Я считала, что когда люди расстаются, чувства, связывающие их, умирают. Мне казалось, так и есть, пока не увидела тебя. Ничего не исчезло, не забылось. Любовь жива, она просто затаилась и теперь вышла из глубин, где ждала твоего возвращения.

— Со мной творится то же самое, Яна. Я продал в Москве свой рояль и месяц не подходил к инструменту. Только благодаря тебе я хорошо отыграл программу.

— Сыграй мне что-нибудь. Шопена, например.

Он посмотрел на её прекрасное лицо и точёные плечи, поднялся с дивана и открыл Блютнер. Она смотрела на него, как четыре года назад перед отъездом в Израиль и, не в состоянии больше смирять в себе охватившее её желание, приблизилась к нему, наклонилась и поцеловала в губы. Илюша прекратил играть и