Такое урегулирование вопросов чести нашло понимание у всех прибалтийских немцев и оказало двоякое воздействие, подняв престиж устного разрешения конфликтных ситуаций и распространив подобный доказавший свою целесообразность способ среди людей, не относившихся к студентам дворянского происхождения. В результате слово «вызов» стало обозначать не требование дуэли, а необходимость предстать перед судом чести.

Подобный способ получения удовлетворения распространился из Дорпата по всем социальным слоям и превратился в неукоснительно применявшееся в обществе правило. Тем не менее среди студентов это не означало полный отказ от применения физической силы при выяснении отношений – стали практиковаться бои при защищенной голове и голом торсе, которые были обязательными и для антидуэлянтов. Однако поединков в прежнем понимании не было, и в этом отношении прибалтийские студенческие корпорации отличались от тех, которые действовали в Германии.

Конечно, подобные традиции не могли обойти стороной проходивших обучение в Дорпатском университете леттов и эстов, которых вначале можно было по пальцам пересчитать. До середины XIX века и даже позже каждый студент латышского или эстонского происхождения врастал в немецкий образованный слой населения и онемечивался.

Изменение же в этом вопросе началось сначала среди леттов, когда студент латышской национальности Христиан Вольдемар перестал указывать провинцию, откуда он родом, как это тогда было принято, а начал писать под фамилией слово «латыш». Он основал вместе с рядом своих друзей кружок под названием «Латвийский вечер», целью которого являлось развитие латышской письменности и подъем культуры латвийского народа.

Этот кружок по праву можно назвать колыбелью латвийской национальной мысли. Однако при этом нельзя упускать из виду то, что разъединению народов способствовала имевшаяся социальная напряженность.

У эстов подобный кружок появился в начале 1870 года, а когда численность обучавшихся в Дорпатском университете эстов и леттов подросла, то эти студенты стали стремиться к тому, чтобы объединиться в корпорацию наподобие немецких. Однако в 1881 году конвент представителей немецких студентов отказался признавать первую в истории эстонскую студенческую корпорацию, поскольку к числу ее основателей принадлежали политически радикально настроенные элементы. Вторая попытка эстонских студентов создать свою корпорацию в 1891 году тоже закончилась неудачей, но уже из-за отказа в этом русского попечителя, считавшего, что подобные объединения являются чисто немецкой особенностью. Тем не менее, несмотря на это, студенты эстонской национальности все же образовали свой союз, стараясь перенять обычаи немецких студенческих корпораций.

Латышская студенческая корпорация, получившая название «Леттония» (Lettonia) и к числу основателей которой относился будущий латышский епископ Ирбе, в конвент представителей немецких студентов в 1882 году была принята. К концу столетия ее численность стала такой же, как и у старых немецких студенческих корпораций. Ведь если в 1878 году число обучавшихся в Дорпатском университете крестьянских детей составляло 62 человека, то в 1890 году оно возросло до 214. Всего с 1891 по 1900 год в Дорпате проходило обучение 565 студентов-латышей.

В 90-х годах XIX столетия количество студентов, происходивших из прибалтийских провинций, заметно увеличилось (с 60 до 70 %). Однако среди студентов были и представители многих других национальностей, создававших на время или на постоянной основе свои студенческие корпорации, в том числе и такие, члены которых носили специальную студенческую одежду с отличительными элементами, подчеркивавшими их национальную принадлежность.

Среди последних следует отметить польских студентов из корпорации «Полония» (Polonia), принятой в конвент представителей немецких студентов в 1828 году, а также несколько раз распускавшуюся и вновь образовывавшуюся корпорацию русских студентов «Рутения» (Ruthenia), которая тоже входила в конвент. Кроме того, имелись студенческие корпорации евреев, кавказцев и других народов.

Между организованными студентами различных национальностей на протяжении многих лет отмечались напряженные отношения и различные трения, корни которых уходили в существовавшие социальные и национальные антагонизмы, что затрудняло взаимопонимание между ними. Тем не менее объединяющее начало оказалось сильнее, и после русификации языка преподавания, а также занятия преподавательских должностей русскими преподавателями студенты образовали новую общность, которая в будущем себя оправдала.

Роль Дорпатского университета в культурном единении прибалтийских провинций лучше всех понимал русский губернатор генерал-лейтенант Михаил Алексеевич Зиновьев (1838–1895), написавший в своем донесении в 1890 году о том, что все студенты во время учебы меняли свои первоначальные убеждения, а летты и эсты, поступавшие в университет, за некоторыми исключениями, к концу обучения превращались в прибалтов. В этом же донесении он отмечал, что университет в первую очередь являлся воспитательным учреждением, которое любили все без исключения, воспринимая его как родной. Он стал настоящей alma mater для всей Прибалтики, источником, рождавшим таких учителей, которые одухотворяли политическую и публичную жизнь края, рассадником, порождавшим искусных и убежденных борцов за торжество прибалтийских идей.

Русификация покончила с немецким университетом. В 1893 году Дорпат был переименован в Юрьев, а вместе с этим изменились не только язык преподавания и преподавательские кадры, но и состав самих студентов. Немецкий язык как язык преподавания остался лишь на богословском факультете. Кроме того, в порядке исключения на немецком разрешалось читать курс лекций отдельным профессорам, как, например, урожденному в Рейн-Пфальце выдающемуся анатому Августу Рауберу (1841–1917). Поэтому о роли Юрьевского университета в развитии науки и социальных отношений следует рассказать отдельно.

На время правления (1825–1855) Николая I, активного и могучего представителя Реставрации, пришлось начало глубоких внутренних преобразований России, процесса, который можно охарактеризовать как национализацию, хотя охватить все силы, пришедшие в движение в ходе ее осуществления, не представляется возможным. Николай I, относивший себя к настоящим аристократам, хорошо понимал и даже отдавал определенное предпочтение немецкому дворянству прибалтийских провинций. На годы его царствования, как уже отмечалось, пришлись первая и вторая части всеохватывающей кодификации провинциального права (организации органов власти и сословного права), во время которой при возникновении спорных вопросов в первую очередь учитывались интересы дворянства. Но он и не препятствовал развитию националистических тенденций. Поэтому либерально настроенные немцы в Прибалтике, как и общественность метрополии, видели в нем воплощение реакции.

В 1820-х и 1830-х годах немцы в провинциях пребывали в безмятежном покое и в известном смысле утратили присущую им прозорливость. Они полагали, что устоявшимся формам жизни ничто не угрожает, и проводили время в каждодневных трудах и беззаботных удовольствиях, наслаждаясь предоставленными широкими привилегиями. Однако для леттов и эстов из числа крестьян это были тяжелые времена, ведь при отмене крепостного права они лишились правовой защиты своей оседлости. Исключительные и неограниченные права помещиков на владение всей землей привели к потере крестьянами уверенности в завтрашнем дне. К тому же значительно возросли запросы помещичьих хозяйств на их рабочую силу.