Если бы вместо извинений папа сказал: «Мы никогда этого не делали, историки ошибаются, а еще церковь много занимается благотворительностью, и мы никогда не извинимся за нашу веру в Бога», — это нельзя было бы считать извинениями. Это была бы… ну, вы поняли.

Людям нужно извиняться, если они неправы. То же должны делать политики, религиозные учреждения и страны. Извинения действительно важны. Я говорю это как человек, который не смог извиниться за множество совершённых ошибок. Погружаясь в моральную философию в течение сорока лет, я часто не мог заснуть, в основном из-за осознания того, что я причинил людям боль и никогда не пытался попросить прощения. Если нам повезет и мы задержимся на этой планете дольше пары лет, мы будем обречены приносить страдания и тем, кого мы любим, и тем, кого даже не знаем, и даже всем, кто не попадает ни в одну из этих категорий. Только недавно я полностью осознал неизбежность этого или тот факт, что, когда мы так поступаем, у нас не остается вариантов: нужно признать это и сказать, что мы сожалеем. И чем раньше, тем лучше. Если попросить прощения через 359 лет, ценность извинений частично снизится.

В книге и так полно вопросов, но у меня есть еще один, последний, и на него легко ответить. Что произойдет, когда мы извинимся? Что будет, когда мы встретимся лицом к лицу со страхом смущения, испытаем стыд, у нас покраснеет лицо, мы дрожащим голосом признаем свой проступок? Мы просто надеемся, что тот, кого мы обидели, примет наши искренние сожаления и поддержит нас в стремлении стать чуть лучше, чем мы были вчера. Мы верим: независимо от пропорции доброты, умения сопереживать, милосердия и понимания, человек скажет, что не произошло ничего страшного, даже если он все еще злится на нас, даже если мы соврали ему, что можно надеть на корпоратив полосатую шляпу, хотя знали, к каким плачевным результатам это приведет. Мы надеемся на прощение.

Итак, здесь, уже почти в конце пути, мягкие подковы этики касаются твердого асфальта повседневной жизни со всеми ее беспорядками и сложностями. Мы бесконечно долго говорили: действуя осознанно, мы должны смириться с тем, что иногда нам придется садиться в лужу. Ошибаться. Обижать чувства других. Иногда наши плохие поступки будут крошечными и едва ли потянут на десятую часть долора. Они окажутся настолько незначительными для Вселенной, что их почти никто не заметит. А иногда все будет куда хуже: настоящие страдания реально большого количества людей, чья жизнь станет заметно хуже из-за нашего проступка. Когда человек повел себя недостаточно добродетельно, причинив своими действиями боль или страдания, правильно и уместно сказать об этом открыто (проговорить то, что нужно, в нужное время и в нужном количестве). Но если он сделал что-то простительное, нужно вспомнить, на что мы рассчитывали, прося прощения, и в ответ проявить милосердие и понимание (что есть «простительно», спросите вы? Это очень сложный философский вопрос; чтобы ответить на него, нужно написать целую книгу. А я, честно говоря, не уверен, что у Тодда хватит терпения выносить меня еще два года). Суть такова: требовать совершенства или придерживаться невозможных стандартов — значит не принимать простую и прекрасную истину: никто не совершенен.

Заключение. Окей, ребята. Чему же мы научились?

Дорогие Айви и Уильям,

как я выяснил, родители и моральные философы раздражают нас по одним и тем же причинам. И те и другие всю свою жизнь думают о том, что делает человека лучше, а затем пытаются убедить других принять свою теорию. Для философов другие — все жители планеты, а для родителей, как правило, дети. Если вы родились в семье, где один из родителей занимается моральной философией, считайте, вам вдвойне не повезло. Это двойной удар. Вдвое больше теорий, вдвое больше попыток убедить вас прислушаться к ним. Но потерпите еще несколько страниц. Я пытаюсь обобщить, почему меня это волнует и почему, как мне кажется, и для вас это должно быть важно.

Сразу после рождения Айви я пошел на прогулку с вашей бабушкой и удивился, что мне придется волноваться о вещах, о которых я раньше даже не знал. «Когда дети рождаются, нужно думать об одном, когда начинают ходить — о другом, — говорил я. — Теперь я точно знаю, о чем нужно думать, когда они ходят в детский сад, школу и т. д.». Бабуля ничего не сказала. «Думаю, это и значит быть отцом, — продолжал я, пытаясь сформулировать это для себя. — Вы беспокоитесь больше и больше, пока они наконец не станут взрослыми, не найдут работу и прочее».

«Нет, когда они взрослеют, лучше не становится, — сказала бабушка. — Я все время беспокоюсь о вас».

И она оказалась права, пока все сходится. Когда я писал эту книгу, Уильяму исполнилось двенадцать (!), а Айви — десять (?!), и не прошло и дня, чтобы мы с вашей мамой не беспокоились о вас. Иногда это происходит из-за того, что вы что-то сделали или не сделали, например когда Уильям (точно как его мама) слишком злится, когда проигрывает в пинг-понг, или когда Айви (точь-в-точь как папа) решает, что лучше всего в случае конфликта просто замолчать. Или волнуюсь, поскольку в мире, где вам предстоит жить, сложно ориентироваться даже тем, кому больше всего повезло, а вы как раз из этой категории. И если вам кажется, что жизнь — сложная штука, а все проблемы, угрозы и моральные противоречия делают ваш путь настолько коварным, что ни один родитель в мире не пожелал бы видеть свое чадо на нем, то родителям остается только беспокоиться.

Но если Монтескье был прав и знания облагораживают, то, возможно, благодаря им мир становится безопаснее.

По крайней мере, я на это очень рассчитываю. Я делаю приличные ставки на то, что, понимая мораль и следуя этическим принципам при принятии решений, вы станете лучше, а следовательно, почувствуете себя в безопасности. Это не значит, что знания защитят вас от вреда, который вам могут нанести, хотя и на это я тоже надеюсь. Я говорю о ловушках, которые расставляет современная жизнь, особенно для людей, которым посчастливилось родиться в привилегированном положении. Я имею в виду эгоизм, черствость, жестокость, лицемерие, снобизм — качества, которые люди проявляют, когда им кажется, что мы живем не все вместе, а