Мой голос дрожал.

– Если бы только она обратилась ко мне с самого начала и объяснила, кто она такая…

Лайл тихо рассмеялся.

– Тогда бы вы сразу отдали ей ребенка, да? «Прошу прощения, миссис, могу ли я попросить вас вернуть мою дочь, о которой вы заботились все эти годы? Большое спасибо за ваше великодушие, а теперь мы пойдем отсюда». Действительно, почему она не подумала об этом? Ей стоило всего лишь постучаться в вашу дверь бронзовым молоточком! Вы бы не погнали ее прочь; готов поспорить, вы бы пригласили ее на чай с пирожными!

Я прикрыла глаза.

– Я не чудовище. Что бы вы обо мне ни думали, я не злой человек. Я бы не прогнала ее.

– Вы бы не прогнали ее? Вы бы даже не подошли к двери.

Правота его слов лишила меня дара речи. Потом дверь гостиной открылась, и Агнес вскрикнула, когда увидела нас.

– Агнес, – спокойно сказала я. – Мистер Козак как раз собирался уходить. – Я повернулась к нему и холодно добавила: – Доброго вам дня.

Я осталась сидеть. Он смерил меня долгим взглядом, потом встал и аккуратно поставил на стол стеклянное пресс-папье.

– В три часа дня, – сказал он.

Я надела плащ, потом сняла его и отправилась посмотреть на Шарлотту, которая отказалась сначала от завтрака, а потом и от чая, принесенного Агнес.

С тех пор как она вернулась, я видела в ней только Бесс. В ней не осталось ничего от Дэниэла с его светлой шевелюрой и светло-голубыми изменчивыми глазами. Она вся пошла в Бесс, в том числе и своими манерами: любознательная, упрямая и хитроумная, как лисица. Она засунула утренний тост под изголовье своей кровати и переместилась на кровать Бесс, которая с тех пор была аккуратно убрана. Она ждала моей реакции, но я ничем не выдала себя.

– Я хочу к моей маме, – заявила она, как только увидела меня, а когда я не отреагировала, она потянулась за блюдцем, стоявшем на стульчике, и запустила его в стену, где оно разбилось вдребезги. – Я хочу к маме!

Я выбранила ее и собрала осколки голыми руками, ощущая внезапную усталость. Когда я вышла из комнаты, то снова заперла ее внутри. Мне хотелось свернуться клубком на ковре и проспать целую неделю. Ее лихорадка прошла, но как долго она будет находиться в таком состоянии? Девочка была своенравной и раздражительной, а я очень хорошо знала, как это сочетание может превратиться в нечто гораздо более мощное и пагубное. Я помнила, как тетя Кассандра запирала меня в те долгие годы после гибели моих родителей, когда я устраивала собственные представления, как она их называла. Теперь ключ находился в моих руках. Меня безмерно удивляло, как повторяется эта история, хотя человек без труда может сделать все по-другому.

В течение всей ее короткой жизни я старалась, чтобы Шарлотта была здоровой и находилась в безопасности, вдали от горя и страданий. Зная лишь нескольких людей и никуда не выходя, она не имела возможности кого-нибудь или что-нибудь потерять. Мои родители холили и лелеяли меня, ласкали, как домашнюю собачку. Я видела десятки слуг, грандиозные балы и других детей из знатных домов; я оказалась совершенно не готова к тому, что случилось потом. Я вообще не хотела иметь детей, но ту девочку, которая оказалась в моем доме, я воспитывала так, чтобы она была самостоятельной, умной и любознательной. Но, несмотря на все это – а может быть, из-за этого, – она вела себя в точности так же, как я в первые месяцы после гибели моих родителей: буйно, необузданно, с яростью на весь мир. Почему никто не ожидал, что в наших женских телах могут находиться такие совершенно неженские страсти? Почему мы должны принимать карты, которые нам раздали?

Часы в прихожей пробили два часа. Я попыталась вытащить себя из прошлого и оказаться в настоящем. Но возможно, мы никогда полностью не пребываем в настоящем. Возможно, мы всегда находимся отчасти в прошлом, а отчасти в настоящем, и эти части идеально совпадают друг с другом, как две половины сердечка из китового уса.

В будний день часовня выглядела совсем по-другому. Я вообще не ожидала, что она будет открыта, но она была манящей и безмятежной, как первая страница новой книги или только что завершенная картина. Я прошла через маленький вестибюль и взяла псалтырь с боковой полки, как будто у любого, кто мог наблюдать за мной с галереи наверху, могла возникнуть ложная мысль, что я пришла сюда помолиться в среду днем. В часовне находился еще один человек, сидевший у кафедры в дальнем конце. Пол недавно натерли воском, и нас разделяла сияющая ароматная дорожка. Дневной свет лился в высокие окна, и в отсутствие трехсот или четырехсот прихожан я позволила себе беспрепятственно оглядеться по сторонам и осмотреть алебастровую розу на потолке, изящную, как праздничный торт, и резные деревянные балюстрады на галерее. Скамьи стояли длинными рядами в ожидании верной паствы.

Другой человек не двигался и держал голову почтительно склоненной. Я медленно приближалась с псалтырем в руках, мои туфли поскрипывали на навощенном полу. Всю дорогу до часовни я прошла пешком – по Девоншир-стрит, потом направо по Грейт-Ормод-стрит мимо дома покойного Ричарда Мида, потом налево, где конюшни, конные выгоны и незастроенные земельные участки обозначали границу Лондона, плавно переходившую в поля. Я никому не сказала, куда ухожу или что собираюсь сделать; просто молча вышла из дома, заперла дверь на ключ и положила его в карман.

Бесс подняла голову, прежде чем я подошла к ней. На ней был простой бурый плащ с застежкой на шее, ее голова была непокрыта. Я заметила, что ее взгляд быстро скользнул мне за спину на высоте талии; потом она снова посмотрела на меня.

– Я думала, вы не придете, – сказала она.

– Почему ты так думала?

– Потому что… – Она опустила глаза. – Потому что на вашем месте я была бы не уверена, что приду.

– Мы разные люди, – сказала я и заняла место в следующем ряду, слева от нее. Она слегка повернула голову, но не стала смотреть прямо на меня. Ее волосы сзади были перевязаны бледно-розовой лентой.

Некоторое время мы сидели в молчании.

– Вы никого не привели с собой? – спросила она. – Может быть, доктора Мида?

– Я пришла одна.

Я видела, как она подбирает слова для того, что на самом деле собиралась спросить, и терпеливо ждала.

– Вы не обратились к мировому судье? – наконец спросила она.

– Нет. Мистер Блур – частный сыщик, а не представитель закона. Если ты думаешь, что кто-то поджидает нас за дверью часовни, заверяю тебя, что это не так.

Она кивнула.

– Мой брат выдал меня. Вы знаете об этом? Ну конечно же, знаете. Мне известно, что он приходил к вам. В конце концов он украл у меня все, что я имела. – Она подергала выбившуюся нитку плаща. – В детстве мы были очень близки. Эйб – это мой отец – говорил, что нас водой не разольешь. Но со временем все меняется, и он стал настоящим вором.