изменника Родины» и дали ей пять лет. Пятнадцать лет ходила она с клеймом «жены изменника», пока в 1956 году военный трибунал Уральского военного округа не реабилитировал вдову дважды Героя Советского Союза. Право, не было в России более жестокой власти, чем «советско-соловецкая» с ее воистину библейской мстительностью и жестокостью.

Генерала Ивана Копца наскоро, без воинских почестей, успели похоронить на военном кладбище в Минске. Однако после войны часть его территории, на которой находилась могила Копца, застроили. Почтили память авиатора лишь в городе Ишиме, где в 1990 году Московскую улицу переименовали в улицу имени И.И. Копца, да на здании школы, в которой учился будущий генерал-майор авиации, установили мемориальную доску.

* * *

Местечко и железнодорожная станция Кузница были помечены на картах немецких летчиков как военный объект – место расположения кавалерийского полка. Но бомбы упали вразброс – на станцию и в частные огороды. Лишь одна повредила конюшню, загорелась крыша, кони с диким ржанием вырывались из огня с обгорелыми гривами и хвостами…

Агнесса проснулась от грохота и воя падающих бомб. Тетя Геля бесстрашно бросилась во двор спасать вывешенное на просушку белье. В субботу была большая стирка, и теперь она не хотела повторить ее заново. Агнесса с трудом утащила тетушку в погреб-ледник. Самолеты улетели.

Тетя Геля причитала, перемежая молитвы с проклятиями. Однако белье спасли. И вдруг прискакал Сергей. Он соскочил с коня, обнял Агнешку на глазах изумленной тети Гели.

– Мы сейчас выступаем… Давай к нам. С нами пойдешь! У нас врачей почти нет. Полковой врач в отпуске, его фельдшер замещает.

– Ну, какой же я врач? Я стоматолог!

– Все равно медик. У нас там уже и раненые есть… Тебя возьмут. С нами пойдешь. Вместе будем! Все равно поезда в Белосток не скоро пойдут.

И Агнешка согласилась. И они побежали. Агнешка держалась за стремя, а Сергей шел на рыси, не гоня коня.

В санчасти полка ее уже знали по первому визиту, тут же вручили ей белый халат и санитарную сумку. И тут же принесли первого раненого. Это был сержант, полковой коваль, осколок разворотил ему таз. Сержант стонал, стараясь не смотреть на набрякшую кровью простыню, которой его наспех перевязали. И Агнешка взялась за работу в четыре руки – вместе с фельдшером-узбеком. Сергей убежал в эскадрон…

Полк выдвигался в сторону Волковыска. Всадники шли по обочине, по возможности забирая в придорожные рощицы, чтобы хоть как-то прикрываться от наседающих самолетов. А санитарные повозки шли по шоссе в общем потоке машин, красноармейских колонн, беженцев…

Агнешка с ужасом взирала в небо: самолеты утюжили шоссе пока впереди – в километре-другом. Но в любую минуту могли атаковать и санитарный обоз. Красные кресты на крышах повозок были плохой защитой. Сергея она не видела уже вторые сутки. Его эскадрон ушел далеко за Волковыск, охранять мосты через Зельвянку. Она с детства знала здешние края, отец даже намеревался купить в Зельве дом под дачу.

Транспортабельных раненых было шестнадцать человек. Тяжелых оставили в Кузнице в надежде, что на станцию придет санитарный эшелон и их заберут либо в Белосток, либо в Барановичи.

Агнесса не знала, как ей быть: с одной стороны «советы», наверняка покинут ее город, ее землю. Но вместо них придут немцы. Как говорил отец – «с дождя да под ливень».

И еще надеялась, что через день-другой все затихнет, и тогда она немедленно вернется домой. Никто ее не тронет. У немцев тоже зубы болят. Правда, у них есть свои превосходные дантисты. Но она к ним и не рвется. Пациентов в городе у нее всегда хватало. А скорее всего, уедет в Кенигсберг к Вальтеру. Если тот ее еще не забыл…

Глава двадцать четвертая. Фейерверкер Кулик

Сталин послал в Минск двух маршалов – Шапошникова и Кулика, надеясь, что они наведут порядок в штабе Западного фронта, организуют контрнаступление и привезут самую точную информацию о том, что происходит на полях сражений, и где они, эти самые поля, пролегают.

В самолете Кулик сел позади Шапошникова. Он не знал, о чем с ним говорить. И хотя оба были в одном маршальском звании, Кулик никогда не забывал, что он бывший унтер, а Шапошников подполковник Генерального штаба. Шапошников тоже не горел желанием общаться с коллегой, не было у них ни общих воспоминаний, ни общих друзей, ни общих планов.

Бывшие офицеры относились к Кулику с нескрываемым пренебрежением. Тот же Уборевич, подпоручик императорской армии, называл его за глаза «фейерверком», как бы напоминая об истинном чине Кулика – старшего фейерверкера, старшего унтер-офицера. Якир никогда не протягивал ему руки, стараясь его не замечать. Но где теперь Уборевич, и где теперь Якир? Царство им небесное. А маршал Кулик выполняет личное задание Вождя, и он не хрен собачий, а полномочный представитель Ставки на Западном фронте.

Шапошников, конечно, тот помягче будет, повежливее, но тоже умеет подчеркнуть дистанцию между «моментом» (так называли офицеров генерального штаба) и «фейерверком».

Возможно, именно из-за этого комплекса «сословной неполноценности» Кулик взял в жены дочь сербского графа красавицу Киру Симонич. «Вот вам всем, я на графине женат! – так и светилось у него на лице. – Я, простой сельский хлопец из Полтавской губернии, а графиню взял!»

Правда, брак был недолгим. В декабре 1939 года Киру Симонич забрали в НКВД – слишком часто она общалась с иностранцами, за это и расстреляли, не посмотрев на все революционные заслуги ее мужа, на его дружбу с Ворошиловым. Горевал Кулик недолго и вскоре женился на подруге своей дочери, которая была младше его на тридцать два года. Опять же таки на зависть всем «военспецам». «Вот вы живите со своими мымрами, а я с молодкой сплю».

Летели часа полтора. За это время Шапошников прочитал большую статью в «Военной мысли», а Кулик немного отоспался.

Минск еще был цел, дымились лишь отдельные здания в районе вокзала и сам вокзал.

С генералом армии Павловым полномочный представитель Ставки на