Мне вообще не следовало появляться на свет.

И это не преувеличение, не попытка вызвать к себе жалость, не крик отчаяния, а факт. Я родился в семье, где меня не хотели.

У бесхарактерной, никчемной матери и шизанутого мерзавца-отца.

Меня заделали на всякий случай, про запас, в отличие от маминого любимого первенца, и с тех пор в моей жизни началась нескончаемая, беспросветная жопа.

Вслед за мной родители наплодили целый выводок нежеланных детей — спасибо папаше, который не удосуживался пользоваться презервативами и не воспринимал слово «нет».

Когда растешь в такой семье, очень сложно проработать что-либо. Нет, не заработать — слава богу, стабильными заработками я обеспечивал себя лет с двенадцати, — а именно проработать в голове, чем спокойно занимались мои ровесники.

В моей черепушке творилось черт знает что.

Лишний раз задумываться об этом было смерти подобно.

Моя психика напоминала комнату ужасов, куда не станешь соваться по доброй воле.

Короче, полный трындец.

И к этому трындецу меня привела череда ошибок и неверных решений.

Решений, которые принимал я сам.

Решений, которые принимали за меня те двое, которые должны были заботиться обо мне, любить, но не любили, то ли потому, что не умели любить, то ли из-за отсутствия желания.

Да, до святого мне далеко, и в моих косяках некого винить, кроме самого себя. Однако все могло сложиться иначе, родись я в другой семье — например, как маячащий передо мной утырок.

С нормальными родителями, уютным домом и солидным счетом в банке у Пола Райса были неплохие перспективы.

По крайней мере, в разы лучше, чем у меня.

Наверное, приятно засыпать без страха, что тебя вытащат посреди ночи из-под одеяла и изобьют до полусмерти.

Приятно, когда вокруг не вопят полуголодные братья и сестра, а за стенкой не рыдает избитая, зверски изнасилованная мать.

Мудила.

— Детка, завязывай на сегодня с водкой, — талдычил Пол Ифе, когда они вдвоем забрели на кухню Даниэлы Лонг, где было не протолкнуться.

Предки Даниэлы свалили, и веселье набирало обороты.

Бóльшую часть вечера сладкая парочка провела в гостиной, откуда я поспешил унести ноги — от греха подальше.

Я твердо решил начать с чистого листа — новый год, новая жизнь, вся херня, — но, если мне и дальше придется наблюдать, как этот утырок лижется с Моллой, новая жизнь закончится, еще не начавшись.

— Ты мне дорога, дорога. Даже слишком.

— Наконец-то. Это все, что от тебя требовалось.

Отогнав воспоминание, пока оно не закрепилось окончательно и не вогнало меня в депрессию, я сосредоточился на том, как утырок Райс отчитывает Моллой, словно ребенка.

Серьезно, даже Шон внушал мне больше уважения, хоть я вытирал ему задницу каждый день.

— По пьяни ты становишься агрессивной, — с видом собственника поучал Райс и достал из холодильника, наверное, седьмую по счету банку пива для себя любимого. — Терпеть не могу, когда ты нажираешься.

Привалившись к задней двери, я видел, как Моллой становится пунцовой, но вместо того, чтобы в своей коронной манере одернуть утырка, она промолчала.

Схавала.

Проглотила как миленькая.

И меня это ни хрена не устраивало.

С другой стороны, не мое собачье дело. Разбираться я больше не полезу. Хватило прошлого раза, когда я пытался ее защитить, а в итоге чуть не придушил ее брата.

«Ты обращаешься с ней как с дерьмом, скотина», — билось в голове. Следом нахлынуло воспоминание о нашей рождественской стычке, и я прикусил язык.

Моя неспособность внятно объяснить Моллой, почему ей не стоит со мной связываться, обернулась моими оскорблениями и ее слезами.

Я с трудом оторвал взгляд от Моллой, основательно затянулся и задержал дыхание, наслаждаясь теплом, «вертолетами» и легким забытьем.

Но до конца меня не торкнуло.

Никогда не торкало.

И пакетик бензодиазепина в заднем кармане джинсов тому доказательство. В сочетании с водкой и викодином шансы «улететь» увеличивались.

Так мне удастся хотя бы ненадолго забыть ее голос.

Забыть обо всем.

Через заднюю дверь я выбрался на улицу, в темноту, и вспомнил недавний разговор с матерью.

— Почему они такие жестокие, Джо? — Обхватив голову руками, мама разглядывала порванный, забрызганный кровью джемпер Шаннон, расстеленный на столе. — Не понимаю почему!

— Аналогично, — бросил я, лихорадочно соображая, чем помочь сестре. Как назло, ничего годного на ум не приходило.

В школе начались каникулы, однако мучительницы Шаннон каким-то образом выследили ее, когда она возвращалась домой с прогулки.

Как итог — разбитый нос и порванный джемпер.

На втором году обучения травля Шаннон приобрела устрашающий формат. Я пробовал вмешаться, пытался подавить эту хрень в зародыше, но это было как бороться с ветряными мельницами. Чем отчаяннее им противостоишь, тем быстрее крутятся жернова.

Силы тратятся, а выхлопа ноль.

— Ты же обещал присматривать за ней, — всхлипнула мама; в голосе отчетливо слышался упрек. — Она так рассчитывает на тебя, Джоуи.

Моя ладонь возмущенно взметнулась вверх.

— Даже не пытайся выставить меня виноватым. Предъявляй тем, кто с ней это сотворил. Я честно присматривал за ней весь прошлый год. В лепешку расшибался, лишь бы ее не трогали.

— Знаю, — выдавила мама. — Но почему ты не предпринял ничего сегодня?

— Чего, например? — Я негодующе всплеснул руками. — Я не могу следить за ней двадцать четыре на семь. У меня занятия, тренировки, работа и...

— Что-нибудь! — Мама уже рыдала в голос. — Хоть что-то!

— Мам, что ты предлагаешь? Отметелить ее обидчиц? Извини, не могу. Это же девчонки. Такое мне не по зубам, да и ей тоже. — Я рассеянно пригладил волосы и порывисто вздохнул. — Я не могу вечно решать проблемы Шаннон, как и твои, кстати.

— Много тачек угнал за сегодня? — Знакомый голос отвлек меня от мрачных раздумий, вернул в реальность.

Моллой потерлась плечом о мое плечо, и провалиться мне на месте, если от ее прикосновения сердце не исполнило грандиозное сальто-мортале.

— Отличное худи.

— Всего одну, — откликнулся я, отвечая на ее приветствие. — Кстати, отличные ножки.

— Я сегодня в джинсах.

— Не в моих фантазиях.

— Очень смешно. — Моллой улыбнулась, и я не удержался, чтобы не улыбнуться в ответ. — Чем сегодня балуешься? — Она с неприкрытым осуждением кивнула на косячок.

— Нимб начистить не забыла, Моллой?

— Даже не сомневайся, от него хотя бы не разит, как от некоторых. — Стоя рядом со мной в дверном проеме, она