Каким образом я пришел к такому выводу? Да потому, что принципы Абадонны разделял и Филон Кмита-Чернобыльский: направь всю злобу на своих и внешне верно служи чужим, подтачивая и их господство, в чем и заключается практическая суть украинства, идущего отнюдь не от Вишневецкого или Сагайдачного, а от Кмиты-Чернобыльского, имевшего сановную родню при дворе московитов, но направившего на них, своих, все свое презрение, вместе с тем подтачивая и польско-литовскую гегемонию, поскольку понимал, что, будучи схизматиком по рождению, никогда не станет своим при варшавском дворе. Наверное, Михаил Булгаков и занялся бы таким феноменом, как Кмита-Чернобыльский, но, видя, как на Украине благодаря большевикам проводилась политика коренизации и украинизации, да и не желая подвергать риску свои наладившиеся писательские отношения в Москве во второй половине тридцатых, отказался от своих замыслов, тем паче в Харькове и Киеве победила националистическая линия украинской литературы в лице разных там Иванов Ле и Петров Панчей, тогда как русские писатели чувствовали себя неуютно, при первом удавшемся случае покидая юную «коренизированную» республику с предварительным вырыванием корней нашей общей русскости. Собственно, в УССР осуществилось то, о чем втайне мечтал в далеком XVI столетии лукавый шляхтич Кмита-Чернобыльский. А что нам известно о Кмите-Чернобыльском. Прежде всего то, что, оставаясь православным, он искоренял все связанное с греко-православной верой в своем родном Киевском воеводстве и других местах. Он осознавал, что ему не бывать магнатом, а посему он исподтишка кусал своих хозяев – вполне щирый украинец, ведь «вовремя предать – это значит предвидеть» по незабвенному фильму Эдьдара Рязанова «Гараж». Итак, Филон Кмита родился в 1530 году и происходил из шляхетского рода Кмит Киевского воеводства из окрестностей Чернобыля. В 1562 году он, будучи державцем замка Остёр в Северской земле, во главе 300 всадников разгромил двухтысячную дружину своих русско-московских единоверцев. Дальше он с отрядом 1400 всадников осадил на Северщине московский город Чернигов и сжег его посад. Совместно с ротой князя Острожского вероломно напал на русский отряд князя Мещерского, с кем днем ранее вел дружеские и благоприятные переговоры. Спустя некоторое время выступил в поход на Стародуб с тысячью конных людей из крымских татар и бродяг разного роду и племени черкасских слобод и, получив отпор и возвращаясь с ними восвояси, разбил передовой отряд московитов и взял в плен князя Василия Темкина-Ростовского. В начале 1564 года прикрывал тылы наступавшего на Полоцк князя Николая Радзивилла и в битве при Чашниках с небольшим отрядом татар и литовцев не позволил соединиться полку князя Петра Серебряного-Оболенского, двигавшегося к Орше из Вязьмы, с московским войском Ивана Шуйского, а 2 февраля того же года вынудил отступить Петра Серебряного-Оболенского от Орши к Смоленску. Летом следующего года, предводительствуя 1600 конными хлопами, ногайцами и черкасами, взял и разграбил приграничный московский городок Почеп, отчасти истребив, отчасти изгнав его жителей. В 1566 году получил должность Оршанского старосты и в частное владение местечко Чернобыль и волость с «придомком» (титулованием) Чернобыльский. В 1568 году с 4000-м отрядом «посполитого сброда», как отмечали русские источники, пытался осадить и взять Вязьму, чем вывел из себя Литовского князя Стефана Батория, направившего ему окружную королевскую грамоту, воспрещающую набеги в пределы Московского царства. В 1579 году снова с литовскими людьми опустошал пограничные поселения Смоленской земли, а затем соединился со своим отрядом с войском Стефана Батория, выступивши в поход на Полоцк. С 1580 года Кмита-Чернобыльский сенатор Речи Посполитой и смоленский воевода, но формальный в обоих случаях, поскольку Смоленск не принадлежал тогда Польско-литовскому государству. Во время похода Стефана Батория на Великие Луки на голову разбит со своим 9-тысячным войском в битве при Настасьино, откуда чудом спасся, якобы используя колдовство. Совершал набеги вглубь Московского царства ив 1581 году успешно взял город Холм в Новгородской земле. Тогда же со своей шляхетской хоругвью (50 всадников) участвовал в походе Батория на Псков. Центром своих маетков сделал замок Пиков на Брацлавщине. Умер здесь же 29 ноября 1587 года. Практиковал магические обряды: во время одного из них у него якобы остановилось сердце. Был похоронен в Пикове, правда, по местному преданию гроб с его телом впоследствии оказался пустым, во что я сам, признаться, верю. При жизни он всех предавал и обманывал ради славы и «здобутка» – и своих, и чужих. Выдающийся русско-польский деятель и писатель XVIII и начала XIX вв. граф Иван Осипович Потоцкий называл его «темным гением Пикова», очевидно, сделав вывод о нем из легенд, которые ему поведали его крепостные. Отсюда граф больше любил Уладовку, нежели Пиков, и свои коллекции с архивом собирал в фольварке, расположенном именно в этом селе. Польский живописец Ян Матейко тонко подметил коварный характер обращенного в себя и замышляющего каверзы ротмистра Филона Кмиты-Чернобыльского, удачно отобразив его портрет на своем историческом полотне от 1872 года «Стефан Баторий под Псковом». Вот лаконично о жизненном пути темного гения не только Пикова, но и Чернобыля. Впрочем, это еще не все…

– По-твоему получается, что он жив… Но это же бред, Глеб!

– Ну знаешь ли, с некоторых пор я стал весьма всерьез относиться к нашим сказкам, да и мнение графа Ивана Потоцкого на сей счет ох как важно! Я вот грешным делом даже подумал, что своего Агасфера в «Рукописи, найденной в Сарагосе» он списал с фигуры Кмиты-Чернобыльского. Почему нет, хотя бы частично, учитывая, что Агасфер – собирательный персонаж? А мужицкие сказки Пикова подвигли графа на это. В родительской библиотеке я прочел роман «Голем» Густава Майринка (московское издание 20-х гг.), и зачем утверждать, что Кмита-Чернобыльский не может быть нашим, мягко выражаясь, славянским Големом. Именно он привел евреев из-под Бреста и Вельска в Чернобыль в рамках программы Речи Посполитой по заселению пустующих владений. И отбирал он себе евреев-каббалистов для собственных магических нужд. Ими и, разумеется, их знаниями он хотел укрепить место силы вокруг заброшенного святилища Чернобога в окрестностях Чернобыля. Я его нашел, к слову. С евреями он обращался очень жестко и жестоко, как и подобало польско-литовскому офицеру, вознамерившемуся стать магнатом, что ему, как мы выяснили, наполовину удалось (впрочем, так же свирепо он поступал со своими единокровными единоверцами-московитами). Зная, каким ремеслом он занимается в своих набегах, наводя на православные земли басурман, в том числе крымских ногайцев, благородные ляхи откровенно им брезговали. А посему он был в почете лишь у таких же под стать ему выслужившихся у латинян предателей греко-православной веры – у всех этих Сангушек, Ходкевичей, Сапег, Друцких и пр. Возможно, притесняемые им евреи-каббалисты из Чернобыля наложили