Бедность, ересь, насилие

Средневековое «бедное житие» – вечный свидетель того, что политическое христианство – это христианство лишь отчасти. Христианская вера выше папской политики, намного выше. Что получит Церковь, что получат все люди, если обретут мир и потеряют душу? В чем благо канонического права, священных походов, епископских назначений и схоластических споров, если люди просят хлеба, а им подают камень?

Евангелие добровольной нищеты черпало силу из глубокого и повсеместного презрения к продажному и нерадивому священству. Движение «к апостольским корням» часто шло в сочетании с политическими и экономическими волнениями в стремительно менявшемся и растущем обществе, но в его сути крылась духовная жажда, которую испытывали люди.

Искусство пастырского попечения в то самое время, когда в нем отчаянно нуждались, было утрачено. Роберт Гроссетест, талантливый епископ английского Линкольна (1235–1253), осуждал алчность, жадность и безнравственность духовенства: «Поскольку жизнь пастырей есть книга, по которой учатся миряне, ясно, что такие пастыри, как эти – проповедники всех грехов и злодейств». А основа всего этого, сказал Гроссетест – это папская курия в Риме. Она назначает не пастырей, а человекоубийц!

В сетованиях Гроссетеста звучат знакомые нотки. Уже в X веке реформаторы монашества призывали вернуться к бедности ранней Церкви. Каждый ревностный проповедник знал: если апостольская бедность – это христианский идеал, значит, епископы в их роскошных дворцах и монахи в их богатых монастырях не живут христианской жизнью.

Впрочем, в прежние века все такие призывы к жертвам легко и просто перенаправлялись в какое-либо новое преобразование в монашестве. В самой Церкви это было обычным делом. XII и XIII века оказались иными. Не все проповедники апостольской бедности желали оставаться в приемлемых границах Церкви. А обращаясь против Церкви, они входили в ранг еретиков.

Современным христианам почти невозможно понять, как в Средние века относились к ереси. Мы глубоко убеждены, что религиозная вера – это вопрос личного выбора, но мы редко думаем о ней как о деле жизни и смерти. Зачем кому-то умирать за свою веру или убивать за нее?

А средневековые христиане никогда не считали веру строго частной. Христианские убеждения скрепляли общество, словно цемент; отрицание доктрины было равносильно измене. Христианство, если взглянуть на него иначе, было социальным и политическим телом, а христианская вера – его животворной душой. И ересь в христианстве принималась не более, нежели раковая опухоль.

Но что такое ересь? В XII веке еретиком считался крещеный человек, отвергший любую из доктрин христианской веры, явленных в откровении. Среди этих истин было единство Церкви и божественное назначение папы как главы Тела Христова. Выходит, неподчинение установленным авторитетам уже само по себе было ересью.

И как Церковь поступала с еретиками? Она преследовала две главных цели: обратить еретика и защитить христианское общество. Но насколько далеко могла она в этом зайти? Правильно ли отнимать одну жизнь, пытаясь защитить другие?

Ересь подвела Католическую Церковь к самому серьезному внутреннему противоречию: можно ли ей применять насилие и тем оберегать мирное общество? И Церковь сознательно выбрала путь, совершенно непримиримый с вечным Царствием, к которому она стремилась. Она создала инквизицию, и та не только казнила еретиков, но и подвергала их умышленным и долгим пыткам – и так, выгнав одного нечистого духа, Церковь открыла дверь для семи лютейших.

Впрочем, в то время противоречие не было столь вопиющим. Та же самая Церковь, что посылала армии крестоносцев против неверных, вполне могла велеть сжигать еретиков. Почти все соглашались с тем, что чистота Церкви – это воля Божья.

Нищие в Царствии

Но где она – чистая Церковь? В папском дворце в Риме? В крови, пролитой армиями крестоносцев? В продаже индульгенций бедным? А что, если там ее нет – а она на самом деле в голодных, нашедших хлеб; в нагих, которых одели; и в странниках, которым есть где отдохнуть? Что, если Царствие Небесное принадлежит нищим духом? Именно об этом и спрашивала Госпожа Бедность.

Одним из тех, кто раньше всего возвысил голос против привязанности Католической Церкви к миру, был Арнольд, аббат из Брешии, города на севере Италии. Там же, в Брешии, он произнес ряд проповедей, где настаивал на том, что пороки духовенства – итог желания Церкви господствовать над миром. Пусть Церковь оставит имущество и светскую власть! Вернемся к бедности и простоте ранней Церкви! Истинная Церковь и ее служители должны отвергнуть богатство, ведь именно богатство и власть не дают спасти наши души!

К 1139 году Арнольд преуспел и обратил народ против епископа. За это папа Иннокентий II изгнал Арнольда из Италии и тот бежал в Париж, где учился у Абеляра и вызвал гнев Бернарда Клервоского, как и его учитель. Бернард назвал Арнольда очередным «рыскающим волком в овечьей шкуре».

После пяти лет в изгнании Арнольд появился в Риме и немедленно примкнул к движению, которое стремилось низвергнуть правление пап. Римляне, лелеявшие мечты о древней Римской республике, захватили власть в то самое время, как папа отправился в странствие с призывами ко Второму крестовому походу, и Арнольд возглавил новое, чисто светское правительство. А в своих проповедях он говорил о том, что духовенству следует жить в апостольской бедности, и осудил Коллегию кардиналов как логово воров.

Эксперимент длился лет десять. А потом папа Адриан IV наложил на Рим интердикт, заручился помощью императора Фридриха Барбароссы и пленил Арнольда. В 1155 году того сожгли на костре, а пепел бросили в Тибр.

Едва люди успели забыть об Арнольде, как на востоке Франции зазвучал еще один голос, призывающий к бедности: то был Петр Вальдо (1140–1218), богатый купец из Лиона.

Однажды Вальдо услышал, как странствующий трубадур восхваляет в песнях добродетели монашеской жизни. Баллада была о юном Алексее, римском патриции, чьи родители насильно склонили его к женитьбе. Но несчастный жених был предан идеалу целомудрия. В брачную ночь они вместе с невестой дали обет хранить свою непорочность, и Алексей тут же отправился в Святую Землю.

Родители искали его, но тщетно. Спустя много лет он вернулся домой нищим и столь истощенным от жизни в самоотвержении, что никто его не узнал. Он жил во дворе и питался объедками со стола семьи.

Лишь перед самой смертью он открыл свое истинное лицо – и было слишком поздно для того, чтобы скорбящая семья могла его признать. Мораль была ясна: истинный христианин должен добровольно пожертвовать всем в этой жизни ради жизни грядущей.

Пораженный до глубины души, Вальдо отправился к священнику, чтобы узнать, как жить подобно Христу. Священник указал ему на слова Христа, обращенные к богатому юноше: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Мф 19:21). Те же самые строки за девять веков до этого стали началом египетского монашества, во главе которого стоял Антоний Великий.