Перед таким жестким отпором Бонифаций отступил и объяснил, что не намеревался прекращать церковные пожертвования, собираемые для защиты в час крайней нужды. А поскольку именно короли могли решать, когда именно требовалась «защита» и в чем состояла «крайняя нужда», было ясно: Эдуард и Филипп одержали победу.

Новый голос в христианском мире

Впрочем, победа королей была еще далеко не полной. Придя в восторг от потрясающего успеха юбилейного года, Бонифаций решил, что духовное почтение, проявленное к нему в каждом уголке «христианского мира», простиралось и на сферу гражданских дел. Он добавил на свою тиару второй венец – символ его владычества над миром земным. А свой огонь папа нацелил на Филиппа, желая преподать французскому монарху урок. Впрочем, Филипп нашел что ответить. И такой голос в «христианском мире» еще не звучал: король считал, что Иисус Христос не давал Церкви земной власти!

В 1301 году король обвинил французского епископа в измене и заточил его в темницу. Бонифаций повелел немедленно вернуть тому свободу и аннулировал свое прежнее согласие на сбор налогов с церковных земель. На следующий год, в ответной мере, Филипп созвал представителей французской аристократии, духовенства и буржуазии (то был дебют его национальной ассамблеи – Генеральных штатов) и уверился в том, что те единогласно поддерживают его в споре с папой. Один из министров Филиппа сказал напрямую: «Меч моего господина сделан из стали, папский – из слов».

Прошло несколько месяцев, и Бонифаций издал буллу Unam sanctam – высшее притязание папской власти за всю историю Церкви. На этот раз Бонифаций выразился так, что неправильно понять его было невозможно. «Для каждого человека совершенно необходимо стать подданным римского понтифика», – провозглашал он. Король ответил не менее решительной контрмерой. Во исполнение своего замысла он выбрал Гийома де Ногаре, проницательного юриста, помогавшего ему заложить фундамент нации.

А еще Ногаре прекрасно умел фабриковать обвинения. Уже в те времена было известно, что он одобрял использование «добровольных» показаний, полученных, например, так: свидетеля раздевали догола, обмазывали медом и подвешивали над пчелиным ульем. Он обвинил Бонифация не только в том, что того незаконно избрали на престол, но и в ереси, симонии и разврате. Французское духовенство и аристократы наделили Ногаре полномочиями – и тот устремился в Италию с намерением привезти папу во Францию на суд особого церковного Собора.

Бонифацию в ту пору шел шестьдесят девятый год, и он, покинув жаркий Рим, уехал на лето в Апеннины, в родной городок Ананьи. Вот там, во главе отряда солдат, Ногаре и ворвался прямо в папскую спальню. Жестоко ли обращались с папой – об этом спорят и сейчас. Но то, что оскорбляли – это точно, да и в плену его держали не один день. Когда простые люди в Ананьи поняли, что случилось, они восстали и освободили папу. Беспомощный, униженный, престарелый папа умер через несколько недель. Современники говорили: «Он прокрался к власти как лис, правил как лев, а умер как собака».

В чем значение сцены в Ананьи? В ней было явлено то, что христиане Европы больше не принимали папского вмешательства в те дела, которые они считали исключительно политическими. Да, никто не мог со всей уверенностью определить «исключительно политическое» дело. Но то, что король властен в своей стране – это приняли все. Впрочем, произвол и насилие в отношении папы, пусть даже непопулярного, многие восприняли с негодованием. Бонифация не любили, его порицали повсеместно; Данте, итальянский гений, создавший «Божественную комедию», отвел ему место в аду! И все же он был наместником Христа. Немногие в то время могли представить себе христианство без Его Святейшества.

Вот так, даже не имея для этого политических терминов, люди на самой заре XIV столетия начинали различать светскую и религиозную власть и признавать права каждой лишь на ее месте. И подобного мир еще не знал.

Ананьи стал символом упадка папской власти – в той же степени, в какой Каносса, примерно двумя столетиями прежде, стала символом ее возвышения. Когда в Риме умер преемник Бонифация, не успевший за краткий срок своего правления сделать почти ничего, смелый маневр Филиппа принес свои плоды. В 1305 году Коллегия кардиналов сделала выбор: Климент V, новый папа, был французом, архиепископом Бордо. Он так никогда и не появился в Риме – и предпочитал оставаться поближе к дому, где над ним всегда был властен королевский приказ.

Пленение Его Святейшества

Избрание Климента ознаменовало начало 72-летнего периода в церковной истории, названного, в память о долгом плене древних евреев в Вавилоне, «вавилонским пленением» пап. Вслед за Климентом шесть пап, уроженцев Франции, сменяя друг друга, выбирали местом кафедры не Рим, а маленький городок Авиньон. Он находился на Роне, у самой границы владений Филиппа. Под управлением пап городок вырос, в нем стало 80 тысяч жителей, неимоверно возросла церковная бюрократия и был выстроен роскошный папский дворец.

Перемещение пап в Авиньон стало не просто «переменой места». В умах европейцев Рим, Вечный город, олицетворял не только идею апостольского преемства Церкви, основанной на святом Петре, но и представление о западной универсальности, абсолютном верховенстве Рима. А что Авиньон? Французский анклав! Орудие в руках одной нации – алчных до власти французов!

В Германии авиньонских пап жестоко презирали. В 1324 году император Людвиг Баварский (1314–1347) выступил против папы Иоанна XXII и созвал всеобщий Собор. Среди схоластов, поддержавших такой ход, был Марсилий Падуанский, сбежавший из Парижского университета. В 1326 году Марсилий и его коллега Жан Жанденский представили Людвигу сочинение «Защитник мира». В нем ставилось под вопрос все устроение папства в Церкви – и звучали призывы к демократическому правлению. Церковь – сообщество всех верующих! Священство не имеет превосходства над мирянами! Ни папы, ни епископы, ни священники не получали особой роли от Христа, они – просто посредники в общине верующих, представленной всеобщим Собором! Так утверждал «Защитник мира».

Этот радикальный и революционный взгляд на Церковь преображал папство в исполнительный орган Собора и подчинял папу власти Собора. А сама теория, концилиаризм, вскоре нашла себе место не только в умозрительных построениях, но и по факту.

Авиньонских пап не любили прежде всего за то, как те транжирили деньги. Упадок дохода с Папской области в Италии подвел папский двор к грани банкротства. Чем было заменить эти фонды? И как получить средства из новых? Авиньонские папы обратились к старым схемам по добыванию денег – а какие-то придумали сами. За одни льготы платилась подать, с других взимался налог. Например, папы ввели правило, согласно которому папе отходил доход любого назначенного епископа за первый год, так называемый аннат. Если освобождалось место и его требовалось заполнить, папы часто переводили епископа из другого города. Больше назначений – больше аннатов! А иногда папа тянул с назначением и получал весь доход за период. Это называлось правом резервации.

Но самой прибыльной практикой было дарование индульгенций. Их давали и на самые ничтожные причины – на то же строительство мостов, – и на ведение войн. Непомерные притязания на их духовные блага возрастали с каждым поколением. И на пап злились все больше, особенно когда Его Святейшество требовал те или иные налоги под угрозой отлучения.