— Нет.

— Это все, что я могу тебе сказать.

Емельянов вдруг понял, какой страшный смысл содержится в словах Печерского, и внутренне содрогнулся. Настолько страшный, что думать о нем было просто нельзя! Нельзя копаться в том, в чем замешана власть.

— Вижу, ты понял, — с каким-то мрачным удовлетворением кивнул Печерский. Затем выписал какую-то бумажку, нажал кнопку. Когда на пороге появился солдат, отдал бумажку и скомандовал:

— Проведешь его.

Емельянов пошел следом за солдатом. Они спустились в подвал. Солдат открыл одну из железных дверей.

— Ждите здесь. Сейчас его приведут.

Опер вошел в типичное помещение для допросов. Окон нет, железный стол и табуреты, привинченные к полу, яркая лампа под потолком. Он оперся о стол ладонями — до рези, до боли. Зачем он ввязался в эту авантюру? Зачем?

Замок заскрипел, и в комнату втолкнули Барова. К удивлению Емельянова, он совсем не был избит. Только волосы растрепаны да одежда в беспорядке. И весь актер как-то сник. С ним произошла удивительная перемена: он больше не был красив. Словно даже одна ночь в тюрьме стерла с него все краски. Хотя это место не было настоящей тюрьмой. Емельянов подумал, что в настоящей зоне он не выживет.

— Сядь, — бросил Константин, и актер послушно сел на табурет, привинченный к полу.

— Что вам надо? — насмешливо бросил. Правда, это он думал, что насмешливо, но на самом деле получилось жалко.

— Расскажи, как ты убил Киру Вайсман, — спокойно сказал Емельянов, зайдя ему за спину.

— Что за бред? — попытался возмутиться Баров. — Вы еще и это на меня хотите повесить?

— Нембутал ты взял у Левицкого?

Актер грязно выругался. Очень быстро, почти не двигаясь, Емельянов схватил его сзади за волосы и рывком двинул лицом в металлический стол. Надавил. Раздался писк, переходящий в хрипение. Поднял вверх. Вместо лица у Барова была кровавая маска, где смазанными, вмятыми пятнами выделялись вдавленные губы и нос.

— Я задал тебе вопрос, — спокойно произнес Емельянов, присаживаясь напротив.

— Левицкий не знал, что я у него беру! — истерически завизжал актер. — Я сам взял!

— Чем тебя шантажировала Кира?

— Что расскажет все этой…

— Что именно расскажет? — спокойно уточнял Емельянов.

— Ну, что я женщин обираю… Деньги у них беру… Мол, если я не брошу эту мадаму и не вернусь к ней, она пойдет и все ей расскажет… Я только смеялся. А потом она передумала.

— В чем именно?

— Сказала, что ей деньги нужны, а не я. И что если я не заплачý, она пойдет к Дите… И чтобы доказать, что не шутит, поперлась в гостиницу и отнесла ей какой-то крем. Правда, она ее не застала, крем оставила, но все равно. Я чуть с ума не сошел…

— Зачем тебе нужны были бриллианты?

— Откупиться хотел. От банды.

— Что было дальше, говори.

— Я этой суке на работу цветы принес и обещал, что заплачý. Потом за домом следил. У нее подруга была, шалава эта крашеная. Когда она подружку выпроводила, я поднялся к ней. Она, дура, открыла. Я вошел в комнату и… А банку в шкаф какой-то подбросил. Думал, все решат, что она покончила с собой.

— Что-то из ценностей Диты Утесовой ты успел взять?

— Нет. Они же все в Москве. Здесь так, пустые колечки. Я в Москву с ней поехать хотел. Хотел, чтобы она думала, что у нас все серьезно. И она думала! Если б не эта…

Актер снова грязно выругался. Емельянов смотрел на него даже с некоторым недоумением. Ему было совершенно непонятно, как может человек переродиться в такую мразь! Обмануть, обворовать влюбленную женщину…

— Только ты ничего не докажешь, сука! — вдруг рассмеялся Баров. — Жаль, что я тебя тогда не убил! Это ведь я стрелял в тебя возле квартиры того дурачка Левицкого! Перепугался, что раз ты к нему полез, то и на меня скоро выйдешь, из-за того, что я ту сучку замочил. Жаль, промазал…

Это был неправильный ход. Емельянов снова зашел актеру за спину. Сначала двинул его лицом об стол, а затем ударил кулаком в определенную точку спины. Однажды эту точку ему показал один врач. Баров закричал и вдруг осел на табурете. Емельянов очень надеялся, что от удара ноги актера окажутся парализованы. Впрочем, он не собирался это проверять. Стукнул кулаком в дверь, чтобы его выпустили. И ушел прочь. Никто ему не препятствовал.

Так уж получилось, что после разговора с Емельяновым Стеклов все время думал о том, сколько всего обычный человек не знает о КГБ, даже не представляет себе этого. И он бы не знал, не заставь его жизнь однажды лицом к лицу столкнуться с тем, о чем он больше не хотел вспоминать.

И не вспоминал. Время — великий лекарь и лучшее лекарственное средство, отшибающее память. Если бы не молодой, настырный и такой романтически-наивный Емельянов, до сих пор верящий в зло и добро. А что такое было злом на самом деле? Андрей не знал, как не знали и те, кто однажды столкнулся с тем, что так тщательно было спрятано и так смертельно опасно было все это отрыть там, под землей, под тоннами секретных бумаг и людских пороков.

Стеклов вспоминал самые опасные операции ликвидаторов из спецотряда КГБ, о которых он знал.

Однажды он сам чуть не стал ликвидатором. Ему предложили перейти на работу в госбезопасность. Тогда его вызвал в свой кабинет начальник, плотно закрыл дверь и, понизив голос, сказал, что есть такое вот предложение. Можно перейти на работу в КГБ, а потом пойти на курсы «повышения квалификации» для офицеров. При этом лицо начальника было белым, а руки его тряслись.

Стеклов прекрасно понимал, о чем идет речь. Он слышал разговоры и видел тех, кто однажды сделал такой выбор. Он помнил своего бывшего друга, который, соблазнившись высокой зарплатой и перспективами карьерного роста, перешел в страшный отдел. Ровно через полгода его нашли повешенным в собственной квартире. И Андрей точно знал, что это не самоубийство — несмотря ни на что. Просто его друг не сумел выполнить свое первое задание на новом месте работы.

Тогда, спокойно встретив взгляд начальника, смело глядя ему в глаза, Стеклов категорически отказался. Больше разговора об этом не было. И отказался Андрей не потому, что не хотел убивать людей. Проработав в уголовном розыске достаточный период времени, он был твердо уверен, что людей обязательно надо убивать — некоторых особенно! Он не хотел убивать себя. Это было бы гораздо страшней и больней.

Но с тех пор он следил за скудной информацией, которая поступала об этом. И слышал о делах, о которых в стране знали считаное количество людей.

12 октября 1957 года в Мюнхене агентом КГБ Богданом Сташинским выстрелом ядовитой струи из специально разработанного бесшумного газового пистолета был убит один из лидеров националистической организации «Заграничной ОУН» Лев Ребет. Руководители СССР намеренно пошли на такой рискованный шаг, как политические убийства за рубежом. Наивно было бы полагать, что заказные убийства ушли в сталинские времена. В период «оттепели» наоборот — начался почти расцвет этих убийств.