Вечером вторника зал ресторана был почти пуст. Заняты были лишь несколько центральных столиков. Унылая певица скучала на сцене, под аккомпанемент расстроенного фортепиано исполняя модную эстрадную песенку. Песенка получалась бесцветной и скучной. Было ясно, что для дорогого ресторана «Киев» на площади Мартыновского вторник — не тот день.

У одного из столиков в глубине зала сидел Печерский. Он нетерпеливо посматривал на дорогие часы. Было видно, как он издерган. Невыспавшийся, с осунувшимся лицом, с глубокими тенями под глазами… У него был вид человека крайней степени морального истощения, живущего на механическом заводе, готовом сломаться в любой момент.

Однако если вид Печерского оставлял желать лучшего, то все остальное явно было хорошо. Перед ним на столике стояла бутылка дорогого грузинского вина, свежие фрукты, бутерброды с красной и черной икрой… Стол был накрыт на двоих.

Печерский нервничал. Он сидел лицом ко входу в зал, и было очень заметно, что кого-то ждет. Наконец, когда прошло уже достаточно много времени, в зале появилась официантка, ведущая под руку мужчину в черных очках с белой тростью.

Она подвела его к столику, где уже почти дергался в нервной истерике Печерский, помогла слепому сесть и ушла.

— Наконец-то! — выдохнул Печерский. — Думал, ты не придешь.

— Хотел, чтобы ты помучился. Зачем звал? — ответил Стеклов, наливая себе вина.

— А ты не так слеп, как кажешься, — прищурился кагэбист.

— Вещи все не такие, какими кажутся, — отрезал Андрей. — О чем разговор?

— Я хочу предложить тебе работу. Ты догадываешься, чего я хочу, — прямо сказал Печерский. — Я хочу, чтобы ты был среди нас.

— Среди вас… А вы — это кто? — усмехнулся Стеклов.

— Это те, кого не устраивает эта власть. Люди, которые хотят убрать из власти сумасшедшего наркомана и прийти к власти в свою очередь. По-другому.

— Брежнев наркоман? — удивился Стеклов. — Хотя, наверное, лучше без фамилий. Сам всегда говорил. Моя оплошность.

— Нембутал, — поджал губы Печерский, — без него он уже давно жить не может. А снабжает его личная медсестра, с которой у него связь. Об этом секрете знают всего несколько человек в стране.

— В том числе и Андропов… Ой, лучше все-таки без фамилий! — ехидно улыбнулся Стеклов.

— Без фамилий, — кивнул Печерский.

— Значит, все-таки государственный переворот путем видимых терактов, — вздохнул Андрей. — Теракт — это лучший способ отвлечь народ от того, что происходит в стране. А если теракт замалчивают и о нем намеренно не говорят, это лучший способ власть свергнуть. Поэтому теракт готовится теми, на кого ты работаешь, для свержения стареющего больного генсека. А политический переворот пытаются сделать методами КГБ.

— Все теракты делают методами спецслужб, — сказал Печерский. — Ты должен это хорошо знать. Так что ты мне ответишь?

— Я должен подумать. Не готов так сразу ответить. Нужно подлечить глаза.

— Нун спасен, — отвел взгляд в сторону Печерский.

— Я подумаю и обязательно дам тебе ответ. Но хочу сказать сразу — в эффективность ваших методов я не верю.

— Знаю, о чем ты говоришь. Методы есть и с другой стороны, — сказал Печерский.

— Я о другом. Невозможно сломать систему, не сломав мозг людей. Тех, кто защищает ее.

— Мы и пытается это сделать. Сломать наглядным примером.

— Теракты — это не наглядный пример.

— Один — нет, система — да. Много — да. Люди должны видеть. Люди должны задавать себе неудобные вопросы — по нашему сценарию, — убежденно ответил Печерский. — Только так изменяется система. И это не один год. Нам нужны такие люди, как ты. Которые будут на нашей стороне.

— Ответ я обязательно дам, — кивнул Стеклов. — Только ты мальчишку не трожь!

— Какого еще мальчишку?! — с недоумением уставился на него Печерский.

— Этого опера, Емельянова. Я знаю, что у тебя на уме. Так вот, сразу говорю — не смей!

— Этот Емельянов сделал калекой одного из моих лучших людей!

— Если сделал — значит, не из лучших. И правильно сделал! Мальчишка и так на перепутье. Оставь его в покое.

— Хорошо, — Печерский залпом выпил стакан вина, — оставляй себе. Мне он не нужен. Только ты держись подальше от него. Рано или поздно он сломает себе шею.

Дальше был разговор ни о чем. Печерский ушел первым. Стеклов в одиночестве остался сидеть за столиком. Снял темные очки, продемонстрировав в пустоту ресторанного зала слишком много видящие глаза.

В сентябре 1967 года в Москве, на Красной площади, произошел самый настоящий террористический акт, который моментально был засекречен советскими спецслужбами.

Совершил его житель Каунаса Василий Крысанов. По обрывкам информации, просочившейся в западную прессу, эта акция должна была скомпрометировать власть Брежнева перед Западом. Поэтому специально был выбран Мавзолей — священное место для советской символики, считавшийся визитной карточкой СССР.

Теракт был задуман таким образом, что Крысанов намеренно приносил себя в жертву.

Летом 1967 года, после выписки из психиатрической больницы, террорист изготовил из взрывчатки пояс смертника. А в сентябре приехал в Москву.

В первый раз он пришел на Красную площадь, чтобы осмотреться. Второй раз — уже опоясавшись поясом со смертоносной взрывчаткой. Встал в огромную очередь, которая всегда была в этом месте.

Когда Крысанов ступил на ступеньки Мавзолея, он привел в действие бомбу. Взрыв, произведенный в толпе, мгновенно убил несколько десятков человек. Сам террорист был разорван на куски.

Около пятидесяти человек получили ранения различной степени тяжести. Сразу после этого спецслужбы оцепили место теракта, а все происшедшее закрыли плотной, непробиваемой завесой секретности. Все было настолько строго, что в газеты не попало ни строчки.

Многие западные источники сумели опубликовать только воспоминания, свидетельства очевидца — фотографии Бурбовского, который приехал в Москву из Запорожья и стоял в той же самой очереди в Мавзолей, только ближе к концу.

Вот как описывал фотограф Бурбовский то, что он видел: «Раздался очень громкий взрыв. Все словно оторопели. Затем люди с жуткими криками бросились врассыпную. Когда схлынул первый поток людей, я увидел парня в разорванных брюках, который лежал на мостовой. Кровь сплошным потоком текла по его ногам. Мужчина в военной форме нес на руках девочку-подростка — у нее была почти оторвана рука и болталась на весу, в воздухе. Перед входом в Мавзолей лежал мертвый мужчина — кишки его были вывернуты наружу. А рядом — второй, парень, над которым склонились несколько человек. Видимо, он был тяжело ранен, но жив, потому что слышались стоны. И я начал фотографировать».