Нет ответа. Только далёкие крики воронов нарушали тишину.

– Вы, должно быть, продрогли до костей.

Шорох куста выдал Кристофин: она выбралась из веток с угрюмым видом и стряхнула снег с плеч. На лице её застыла досада. Выбираясь из сугроба, дочь трактирщика споткнулась и с трудом устояла на ногах.

– Ты следила за мной? – удивилась Хьелльрунн.

– Ты бы всё равно не рассказала о таинственном друге, – ответила подруга брата. – И мне в Циндерфеле больше нечего делать.

– Нечего делать? – уточнила госпожа Камалова. – Не беда, у меня найдётся куча дел, да и Хьелль может понадобиться помощь.

Наставница вновь превратилась в высокую, властную женщину, которую Хьелльрунн встретила в мясной лавке. Кристофин настороженно взглянула на пожилую женщину, но промолчала.

– Ну, так что? Как насчёт чая?

– Кто вы? – поинтересовалась дочь трактирщика. – Женщина, в чьём доме имеется такой изысканный чай…

Хьелльрунн поморщилась, ожидая упрёка, но госпожа Камалова лишь улыбнулась и хлопнула в ладоши.

– Красивая и бойкая! Слишком бойкая для столь убогого города. Заходи же! – Старуха приглашающе махнула рукой. – И дверь закрой. Мне не нужны незваные гости.

– Это Кристофин, – представила Хьелль подругу, зайдя в хижину. – Они со Стейнером… встречались. Недолго.

– Совсем недолго… – добавила покрасневшая Кристофин, заправляя волосы за ухо.

– И ты пришла к старухе в лес, чтобы отвоевать своего парня у Империи?

Дочь трактирщика посмотрела на сестру Стейнера, боясь наговорить лишнего. Хьелльрунн было известно мнение Камаловой о неминуемой смерти брата, но ей хотелось, чтобы старуха оставила домыслы при себе. Поэтому девушка покачала головой, предупредив Кристофин сменить тему.

– Хотела убедиться, что Хьелль в безопасности, – солгала та.

Госпожа Камалова насупилась, взяла ладонями голову гостьи и принялась вертеть из стороны в сторону.

– Врать не умеешь. – Старуха провела кончиками пальцев по лбу Кристофин и осторожно потянула за мочки ушей. – Открой рот.

Подруга Стейнера замешкалась и бросила на Хьелль обеспокоенный взгляд.

– Я не причиню вреда, глупая. Открой рот!

Кристофин послушалась. Госпожа Камалова осмотрела зубы, после чего отошла и довольно кивнула.

– У тебя нет колдовской метки.

– Что? – Дочь трактирщика обняла себя руками и с вызовом глянула на старуху. – Откуда вам известно?

– Нет у тебя метки, – повторила Камалова. – Вот почему тебе нечем заняться, да? Славный народ Циндерфела приписал тебе скверну, и всё потому, что ты кувыркалась со Стейнером.

Кристофин с раздражением и удивлением перевела взгляд на Хьелльрунн.

– Я ничего не рассказывала, – возразила она. – Ей и так всё известно. Не волнуйся, ты привыкнешь, если будешь следить за мной каждый день.

– И у Стейнера нет метки, – продолжила Камалова. – Но детям вашим не дам гарантий.

– Детям? – Кристофин смертельно побледнела. Руки её тотчас потянулись к животу.

Хьелльрунн от удивления потеряла дар речи.

Камалова нахмурилась и внезапно рассмеялась, напугав ученицу до чёртиков, и ей потребовалось глубоко вдохнуть, чтобы успокоиться.

– Шутка. Ты не беременна, глупая. – Старуха пожала плечами. – Или беременна?

Кристофин сурово глянула на неё, но проигнорировала вопрос.

– Раз у Стейнера нет метки, тогда зачем его забрали?

– Не могу сказать, – ответила госпожа Камалова, поднимая чёрный железный чайник с очага.

Хьелльрунн заметила, что старуха отводила глаза, обсуждая колдовскую метку.

– Но какой в этом смысл? Зачем Империи Стейнер? – Кристофин поочередно посмотрела на Камалову и Хьелль. Наставница расставила чашки, не поднимая глаз.

– Забрать должны были не Стейнера, – объяснила Хьелльрунн после неловкой паузы. Она и хотела рассказать, но слова никак не слетали с языка.

– Тебя… – выдохнула Кристофин. – Тебя должны были забрать.

– Вот почему мне нужно на остров. Я во всём виновата.

– А вы ей помогаете? – спросила подруга Стейнера старуху.

– Учу безопасно использовать силы. А дальше ей самой решать, как их применить.

Госпожа Камалова налила чай.

– Устала я, – пробормотала она, сидя за столом. Грустный взгляд застыл на лице; каждая морщина выражала горе и сожаление. – Много лет я наблюдала, что происходит с людьми, несущих бремя колдовской метки. Дружба рушится, возлюбленные расстаются. – Она указала на Кристофин. – Семьи превращаются в незнакомцев.

Хьелльрунн изо всех сил старалась сдержать слёзы, пока подруга смотрела с недоверием и беспокойством.

– Тише, – велела Камалова.

– Это из-за тебя Охранцы захаживают в таверну уже несколько недель.

– Я же этого не хотела, – с вызовом отозвалась Хьелль.

– Что произойдёт, если тебя поймают? – спросила Кристофин.

– Похоже, мы сами скоро выясним, – заметила госпожа Камалова, поднялась со стула и подошла к окну. – Они на поляне.

Все разом смолкли, прислушиваясь к стуку копыт.

– Делай, как учили. – Наставница сняла платок и зачесала волосы на лицо. Из кармана она вытащила бинт и завязала глаза.

– Что? Вы о чём? А как же я? – испугалась Кристофин.

– Ложись в кровать, – велела старуха. – Быстрее.

Дверь загремела. Хьелль так сильно испугалась, что ей понадобилось время, чтобы собраться с мыслями. Придя в себя, она распахнула дверь и уставилась в лицо всадника, который уже бил в дверь ногой.

– Я не глухая, – выпалила Хьелльрунн.

Произнеся привычную присказку Стейнера, она сразу обрела уверенность. Ей стало всё равно, что всадник спрыгнул с чёрной кобылы и оглядел её с ног до головы. Взгляд его был тяжёлым, опасным. Прибывший был облачён в чёрные замшевые штаны и жакет и обладал широкой грудью. Ноги обтягивали высокие сапоги. Следов оружия Хьелль не заметила, но, очевидно, оно ему было и не нужно. Лицо незнакомца украшала тёмная, ухоженная борода, а волосы спадали на лицо тёмными кудрями.

С языка его слетел длинный поток слов, вызвав на лице напарника широкую ухмылку. Сольский язык, догадалась Хьелль, изо всех сил стараясь устоять на ногах. Она с лёгкостью могла отойти и захлопнуть дверь перед их носами, вот только такой поступок был бы крайне недальновидным.

– Доброго дня, – поприветствовал всадник. – Простите, что потревожили.

– Прощу, если смоете с двери след от сапога, – рявкнула Хьелльрунн.

Ухмылка на лице незнакомца сменилась обидой, но он промолчал.