— Видана.

Пребран забрал из рук её посуду, поднёс к губам, отпил. Крепкое, зараза. Девушка тут же подала кусок вяленого мяса, он обхватил её за запястье, поднёс к лицу, втянул съестной аромат и откусил прямо с её руки. Но всё равно на языке остался пахучий привкус горечи полыни и берёзовых почек. Зато горло, как и нутро, обволокло жаром, пробирая до покалывания в ладонях, вино, ясное дело, после бани ударило в голову мгновенно, но не расслабило, не разжало оковы, что стискивали нутро, где скопилось столько всего, что отравляло похуже яда увягов. Пребран закрыл дверь, поставив ковш на верхнюю полать.

— Доброе у хозяйки вино, — сказал он, погладив её по мягкой щеке и гладкой косе, опустив руку ниже, на пленительно округлую небольшую — в ладонь ляжет — грудь. — И девицы здесь красивы.

Видана мельком глянула на мужчину, руки не смахнула, позволив поглаживать, и в глазах с кошачьим разрезом стыда вовсе не было, а было желание голое и красноречивое, от которого волна возбуждения покатилась горячими токами с головы к паху.

— Иди сюда, — притянул он её к себе за талию и, не успела девица опомниться, впился в её сочные губы жарким ненасытным поцелуем, ощущая чуть солоноватый с кислинкой вкус.

И как бы ни терзал её губы, не позволяя вдохнуть полно, а внутри всё одно пропасть зияла. Разозлившись до одури, он подхватил девушку и опрокинул на постель, что оказалась и не так далеко от двери. Навис над ней, нетерпеливо и грубо целуя шею, покрывая поцелуями и грудь через ткань. Вторгся руками под её платье, задирая до пояса, желая одного — забыть ту, которая осталась там, за много вёрст, в остроге, ту, которая верно сейчас так же спит под покровом, желанная, трепетная, но которой плевать на него. Выдернуть её из мыслей и души. Видана порывисто распустила тесьму на его штанах, запуская шаловливые руки. Дыхание сбилось от прикосновений её прохладных пальцев к набухшей плоти, а сердце яростно колотилось от острого желания, бешеного гнева — от всего вместе, что гремучей смесью кипело в груди. Ласки девушки вынудили забыться. Пребран грубыми рывками расплёл её косу, запустив пальцы в волосы, сгрёб их в кулаки, потянул, одновременно придавливая порывисто девицу бёдрами. Та охнула в нетерпении, шире раздвинула колени, призывая поскорее проникнуть. И он не заставил себя долго ждать, толкнувшись в неё, размеренно заскользил. Девушка, вцепившись в его плечи, прикрыла ресницы, приоткрыв губы, выпуская жаркие выдохи, обвила крепкими ногами, вынуждая ускориться. Только внутри по-прежнему яма чернела, и сквозило из неё стужей такой же, как и миг назад. Пребран закрыл глаза, но всё равно перед внутренним взором была другая. Княгиня смотрела на него как будто с высоты, равнодушно, слишком, до дикого буйства, от которой вскипала кровь. Слух стали царапать женские стоны, и Пребран, вынырнув из своих видений, задвигался ещё резче, проникая почти яростно и беспрерывно, до исступления, чтобы поскорее завершить начатое. Желаемого он достиг быстро, после битв да долгого пути тело быстро ответило. Напрягшись до предела, позволяя нарастающей блажи захлестнуть его целиком, достигая требуемого удовольствия, но сливаться с чернавкой полностью не хотелось, как и оставаться в том же положении, потому отстранился, но понадобилось время, чтобы вновь к телу прилила сила. Некоторое время он слушал гулкое биение сердца, рваные обрывки дыханий её и своего собственного, а потом, сжав кулаки, всё же поднялся, покинув распластавшуюся изнеможенную, но всё ещё распалённую после недавнего соития девушку, натянул на бёдра штаны.

— Мне больше ничего не нужно, можешь идти, — сказал, бросив быстрый, но острый, как жало, взгляд. Для пущей убедительности прошёл к бадье, плеснув в лицо горсть воды, а когда повернулся, вытираясь рушником, Виданы и след простыл.

Хорошо, что понятливая попалась. Сделав шумный вдох и выдох, взглядом княжич наткнулся на оставленное угощение, взяв ковш в руки, сделал ещё пару глотков, опустился на мятую постель. Выпитое вино зашумело в голове и угомонило его куда быстрее.

Ночь выдалась крайне отвратительной. Пребран, ворочаясь в постели, то и дело выныривая из липкой полудрёмы, вновь тонул в чёрной тягучей смоле и снова просыпался, отзываясь на каждый шум, доносившийся с задворок, на каждое своё движение, совершенное в полусне, пока не открыл глаза, вперившись в потолок, раздумывая о том, что случилось вчера и день назад. И как ни обдумал, как ни вертел и так и эдак, а всё сходилось на том, что поступил он глупо. Оставил её там одну. Княжич смотрел на низкие балки, а видел тонкий овал лица, обрамлённый волнистыми светлыми волосами, большие зелёно-серые глаза, розовые нежные губы, белую шею, чувствовал её запах тонкий, дурманный, будоражащий до одури. Но самое горькое было то, что стоило отдалиться, как тянуло к ней с дикой силой. И то, что ждало его впереди — возращение домой и последующая пустая одинокая волчья жизнь — горячей смолой жгло душу.

Он сглотнул сухость и замер, а в следующий миг холодная волна накрыла его, вынуждая слететь с постели. Он метнулся к двери в другую клеть, где остался спать Будята, открыл её и негромко окликнул парня. Тот вскинулся с постели мгновенно, потирая глаза и зевая.

— Лошадь мне выведи, и чтобы никто не знал о том, понял?

Юноша, продрав глаза, кивнул.

— Как велишь, княжич, — поднялся он.

Вернувшись, Пребран подхватил рубаху, торопливо натянул на себя, подвязал поясом, умылся наспех и так же быстро облачился во вчерашнюю верхнюю, хоть и грубую, но тёплую одежду да ратное снаряжение, накинув на плечи и стёганый плащ с волчьим воротом. Взяв оружие, покинул светёлку. Изба хоть с виду казалась не такой и великой, внутри была просторной. Бесшумно минул хозяйскую горницу и сени, вышел на высокое крыльцо и тут же прищурился от ударившего по глазам ослепительно-жемчужного света. Светило, выглядывая из-за туч где-то над окоёмом, едва только восходило над заснеженными лугами и лесами. Чистый до скрипа и сверкающий, невыносимо завораживающей чистоты снег устилал двор и толстыми шапками лежал на кровлях. А внутри мужчины будто перегорело что-то, он окончательно осознал, понял, что только княгиня ему и нужна. Спускаясь с порога, Пребран знал наверняка, что без Даромилы в Доловск не вернётся, пусть хоть проклянёт его, побьёт, возненавидит, всё что угодно, но он заберёт её с собой. Вчера совершил самую большую ошибку, и виной тому то, что чрезмерно остерегался испугать её своей настойчивостью и дерзостью, в чём часто винил его отец, потому и сделал то, что она попросила. Теперь её слова казались ложью — не верил ни одному слову, ведь податливые губы её говорили другое, а тело, что прижималось к нему, с трепетом отвечало на его прикосновения, с желанием.

Вскочив в седло, оглядывая ещё пустующий двор — настолько ранним было утро, что даже по хозяйству ещё никто не выходил справляться — Пребран взял повод из рук Будяты.

— Воеводе, как тот проснётся, скажешь, чтобы дождался моего возращения. Два или три дня пусть ждут. Всё понял?

— Понял, княжич, — воззрился на него юноша, прищуривая от лившегося из-за горизонта солнечного света левый глаз. — Только не послушает он меня.

Скорее всего так и будет, но ждать, пока те пробудятся да соберутся, не было времени, нужно поспешить, пока его пташка куда-нибудь не упорхнула, и как бы не случилось какой беды до того времени, как он приедет. Последнее взбудоражило, подгоняя поторопиться.