Катерина повиновалась и снова сдавила в груди и слезы и рыдания. Юлия Васильевна благословила образом Сашу.

– Ну, теперь все? – спросила она Прасковью Федоровну усталым голосом.

– Все-с…

– Ну, слава Богу…

– Теперь честь имею вас поздравить с названной дочкой… Ну, вот, Сашенька, твоя новая маменька: люби же ее, уважай, слушайся, старайся учиться… не оставьте, матушка, ее… – Прасковья Федоровна поклонилась в ноги. Осташков и Катерина последовали ее примеру. Юлия Васильевна сконфузилась.

– Ах, Боже мой, ну что это вы делаете?…

– Ничего, матушка, не важность! – отвечал Осташков, поднимаясь и целуя ручку Юлии Васильевны. Он подошел к Рыбинскому и также хотел поцеловать у него руку, но Рыбинский руки не дал и Осташков чмокнул его в плечико.

– Не оставь, матушка, кормилица, не оставь мою Сашеньку… – с рыданиями говорила Катерина и ловила руку Юлии Васильевны.

– Ну, что это, ей-богу… Да оставьте же меня, – твердила Юлия, защищаясь от поцелуев Катерины.

– Осташков, да уйми же жену… Она надоела Юлии Васильевне… – заметил Рыбинский.

– Катерина, отстань… Маменька, уйдите с ней отсюда… – говорил Осташков и вывел из комнаты жену и тещу.

– Атонази, возьмите и девочку… Вымойте ее там да на помадьте… От нее страшно воняет… – говорила Юлия Васильевна. – Оне меня страшно измучили! – сказала она, оставшись наедине с Рыбинским.

– А ты думала, что детей можно родить без страданий? – сострил Рыбинский.

– Ну перестань… Какой противный!..

– Зато ты теперь после этих мук стала еще интереснее… Впрочем, меня дожидается твой муж…

Он быстро поцеловал Юлию и вышел из будуара. Она позвала Машу и приказала подавать одеваться.

Осташковых как будто совсем забыли. Они сидели в девичьей и ожидали, что их опять позовут в комнаты, но никто на них не обращал внимания. Катерина давно проплакалась и успокоилась, любуясь на Сашеньку, которую Маша вымыла, причесала и напомадила. Прасковья Федоровна сидела унылая: она была недовольна малым вниманием Юлии Васильевны к ней и Катерине: ей казалось, что и Сашенькою мало занялась ее названная мать. Она обдумывала и соображала все, что видела, и все ей как-то не нравилось; но она ни за что не решилась бы высказать зятю или дочери свое неудовольствие и недоумение; она боялась, как бы они не отдумали отдавать Сашу Юлии Васильевне. «Уж каково ни будет здесь Сашеньке, – думала она, – а все лучше, чем дома; уж как никак, а все она будет здесь барышней и всю барскую манеру переймет, а дома-то чему она научится?…» Осташков несколько раз выходил наведаться к своей лошади. Стояла она, голубушка, на прежнем месте, в хомуте и во всей сбруе; солнышко уж высоко взошло, на самый полдень, и крепко припекало; мухи стаями со всех сторон осаждали бурку; только головой трясла да хвостом помахивала бедная скотинка, защищаясь и от мух и от солнечного припека. Надо бы отложить лошадку, напоить порядком и в конюшню поставить; видел и понимал это бедный Никеша, да не смел и подумать обратиться к рассерженным кучерам с какой-нибудь просьбой. Увидел, что не ест бурка сена, слазил на сеновал, принес свеженького и от того отворачивается, а сам жалобно смотрит на Никешу, как будто сказать хочет: до еды ли, пить хочется, в горле пересохло от пыли и от жары. «Знамо бы надо напоить, да где воды-то возьмешь, на реку бы сводить, а ну как вдруг господа спросят, а меня нет, – думал Никеша. – Да ну, потерпишь, не велик барин… У меня у самого в горле пересохло…» Вошел Никеша в девичью к своим, те все еще сидят одни, дожидаются, пристали к нему, заставляют спросить барыню, что же она прикажет: дожидаться ли им или ехать на квартиру, теперь ли оставить Сашеньку или после привести. Помялся Никеша, оглянулся вокруг, некем защититься. Афанасья Ивановна куда-то исчезла, Маша не в духе, сердитая, и подойти к ней страшно, сам Никеша в первый раз в новом незнакомом доме всегда робел и конфузился, однако делать нечего: осмелился и пошел во внутренние комнаты, отыскивать Юлию Васильевну. Заглянул Никеша в кабинет: там Рыбинский разговаривал с письмоводителем, который пришел к нему по делам, а Иван Михайлович лежал на диване и курил трубку, от времени до времени вмешиваясь в разговор Рыбинского. Из залы услышал Никеша голос Юлии Васильевны в гостиной, потоптался на месте и решился наконец войти в гостиную. Там Юлия Васильевна, совершенно одетая, сидела на диване в ожидании Рыбинского; перед нею стояла Афанасья Ивановна, и они о чем-то беседовали. По легкомыслию своему она совсем забыла и о Сашеньке, и обо всех Осташковых. Нерешительно остановился Никеша в дверях гостиной. Юлия Васильевна его заметила и вспомнила о Саше.

– А, м-сье Осташков… где же Саша?

– Она там-с, в девичьей…

– Что же она там делает?… Приведите ее сюда: мы потолкуем с Атонази об ее костюме…

– Сейчас-с… – Никеша замялся.

– Ну что же вы?…

– А как прикажете… насчет маменьки и жены?…

– Что такое?

– Им ехать… али погодить?…

– Ах, как хотите… Это совершенно от вас зависит: если нужно, так поезжайте…

– А Сашеньку… как же прикажите?…

– Что Сашеньку?…

– Теперь оставить или после привезти?

– Как после привезти?… Какой вы смешной: сейчас приведите ко мне, сюда…

– Очень хорошо-с…

– Да что, вам нужно ехать, что ли, домой?…

– Никак нет-с…

– Ну так пусть ваши там побудут сколько хотят… Только, ради Бога, чтоб ваша жена не плакала: я не могу видеть и слышать этих рыданий…

– Нет-с, она не будет… не беспокойтесь. А торопиться нам некуда… И лошадке надо дать отдохнуть…

– Ну, так что же? И прекрасно: пусть они там, в девичьей, и отобедают у меня… а после обеда и поезжайте… Я вот только взгляну на Сашу и опять пришлю ее к ним… Атонази вот покажет им платья, которые я велю перешить для Саши… Пусть они увидят, как она будет у меня одета… Ну подите же…

Но Никеша все еще мялся и не шел.

– Там у меня лошадка… Я на лошадке приехал… – проговорил он несмело.

– Ну так что же?

– Отложить и покормить можно?

– Разумеется, можно… Скажите там кучеру, он все вам сделает…

– Нет, уж я сам-с…

– Ну, как хотите: это ваше дело…

– Да я только так… к тому… чтобы после чего не вышло… Каких неприятностей…

– Какие неприятности?… Ах, какой смешной Осташков… Ну, подите же, подите, приведите Сашу…

Осташков спешил исполнить приказание и наскоро передал своим, что Юлия Васильевна позволяет им остаться у нее и даже отобедать в девичьей; подтвердил Катерине, чтобы она не плакала, взял Сашу, не велел ходить за собой прочим