даже в одном доме спорил с этим ученым о воспитании и доказал ему ошибочность некоторых его убеждений.

Аристарх подобострастно улыбнулся, с умилением взглянул на барина, сделал два шага вперед, потом назад и доложил:

– Ваша ученость и понятия известны, можно сказать, всему свету… и теперича, если взять всех здешних помещиков, вас никто не может превзойти… Так как я, по своей должности, имею внимание к переписыванию ваших сочинений и даже писем и бумаг, то могу судить… И всегда в большое назидание и чувствительность прихожу… И я это очень могу понять, что всякий ученый может большие понятия для своих мыслей получить себе в ваших разговорах и изложениях…

Паленов был очень доволен и ухмылялся.

– Ну а по какой методе ты думаешь учить? – спросил он.

Аристарх несколько замялся.

– Метода… конечно… Я должен следовать… по самой лучшей методе… чтобы метода была самая лучшая… Насчет его понятий… чтобы он понимал…

– Ты держись моей методы: не учи как учили в старину: аз, буки, веди, а учи: а, бе, ве, ге и т. д… И сначала объясни ему гласные буквы, а потом согласные… и растолкуй, что согласные без гласных выговаривать нельзя… Тогда он скоро поймет… Возьми, например, какое-нибудь слово… Ну хоть, например, кулак… И растолкуй ему: вот эта гласная, а вот эта согласная (о безгласных говори после)… заставь его произнести сначала вместе с гласными, а потом пусть попробует то же слово сказать без гласных… Он тогда тотчас поймет… и увидит, какую роль в этом слове играют гласные и какую согласные и как образуется это слово: кулак… Когда ты растолкуешь ему посредством таких примеров различие букв, тогда пусть он учится изображать каждую букву на бумаге. Таким образом он будет в одно и то же время учиться у тебя и читать и писать… Понял?

– Могу все эти примеры ему преподать и о всяком предмете назидание сделать… только бы была у него своя собственная желательность к принятию правил моего обучения… Даже могу преподать насчет поведения и благородных манер, как содержать себя благородному человеку на своей дистанции и в приятности общественной…

– Уж не оставьте, Старей Николаевич, коли батюшка Николай Андреевич позволяют… Обучите его… мальчишку, хоть бы как-то нибудь мараковал грамоте. А это вы, батюшка, Николай Андреич, отмените, чтобы мальчишку не сечь… Как можно, выучишь ли ребенка без острастки, только избалуется, совсем страх потеряет… Как таки ни трясоволоски, ни пинка не дать мальчишке… Да он отобьется совсем… Я бы не советовал…

Паленов рассердился.

– Послушай, Осташков, если я приказываю что-нибудь, если я говорю, что это мои убеждения, неужели я хуже твоего понимаю, что делаю?… И можешь ли тут рассуждать?… И что ты можешь рассуждать… Я бы не советовал… Ну что ты можешь советовать? И кому же?… Мне… Тебе, дураку, хотят сделать добро, заботятся, рассуждают о твоем же сыне… Ты должен только молчать, слушать да благодарить… Ах какая свинья… неуч… Он мне хочет советовать… Дурак!..

Никеша оробел. Аристарх поправлял виски.

– Извините, батюшка, благодетель… – говорил робко и тихо Осташков… – Я только так-с… Не с тем-с… Не к тому…

– Ну а к чему же?… К чему?… Ну говори к чему.

– Могу ли я говорить против вас, благодетель… Извините милостиво…

– А говорит… Суждения свои подает…

– Простите, батюшка, Николай Андреевич… По глупости!.. – проговорил Никеша и поцеловал Паленова в плечо.

Паленов стих.

– То-то, по глупости… И надо бы молчать, коли сам сознаешь, что глуп… И не только ты, так никто из здешних помещиков, которые осмеливаются считать себя образованными людьми, не в силах возвыситься до тех современных взглядов и убеждений, которые я разделяю с передовыми людьми века… Все вы живете под влиянием патриархальных начал, все вы окоченели в своих предрассудках… Надо большое умственное развитие, чтобы идти в уровень с веком и не отставать от него. Для этого нужно так много читать и размышлять, как я, а кто здесь читает и размышляет?… Во всех ограниченность, тупость, рутинный взгляд на вещи… Аристарх справедливо говорит, что здесь нет ни одного помещика, который мог бы спорить со мной…

– Как это можно… это всякий может сейчас видеть… – подхватил Аристрах.

– Ну а ты еще вздумал мне советовать, подавать свои мнения… Мг… глупец!.. Ну, ну; Бог простит… Так примись Аристарх за этого мальчика: учи его так, как я тебе говорил, и не прибегай ни к каким телесным наказаниям… А вместо этого заведи тетрадь, в которой каждый день делай подробную отметку о твоих занятиях, об успехах и поведении ученика, и с этой отметкой приводи его ко мне… Если он будет учиться и вести себя хорошо, я буду его поощрять, в противном случае – сделаю ему приличное наставление… Слышишь, мальчик… как тебя зовут?…

– Николаем… – поспешил ответить Осташков.

– Зачем ты мешаешь ему говорить… Пусть он сам мне отвечает… Как тебя зовут?…

– Николай…

– А по отчеству?…

Мальчик молчал.

– Фу ты, Боже мой, какое невежество…

– Как зовут твоего отца?

– Никанор Лисандрыч…

– Александрыч, а не Лисандрыч… Ну, так как же ты будешь по отчеству…

– Не подсказывай, – закричал, он Осташкову, который весь был напряжение и хотел бы вскочить в рот сыну. – Ну, подумай же… Отца зовут Никанор, как же ты будешь по отчеству?

Николенька молчал.

– Ну, говори же… Да говори же, болван этакой…

Мальчик никак не мог понять, о чем его спрашивают, да и вовсе не мог ни о чем думать: испугался и задрожал, когда закричал на него Паленов.

– Да он глуп, он идиот!.. Поди сюда ближе… Слушай, как зовут твоего дедушку?

– Дедушка Лисандра, – отвечал мальчик дрожащим голосом.

– Черт знает что такое! Говорят тебе не Лисандр, а Александр. Ну, как зовут отца?

– Никанор Лисандрыч…

– Не смей говорить: Лисаидрыч, говори Александрыч… – закричал Паленов и затопал ногами.

У Николеньки покраснели глаза и навернулись слезы.

– Ну, говори сейчас: А-ле-ксандрыч.

У мальчика со страха стеснило горло, и он не мог вымолвить ни слова.

– О, да он еще и упрямый… Говори сейчас, а то исколочу мерзавца… Говори…

Николенька замигал и захлипал…

– Ах ты щенок этакой… Каков упрямец, каков?… Говори сейчас… Сейчас говори… мерзавец… – кричал Паленов, крепко сжимая плечо юного Осташкова. Мальчика в это время обуял такой страх, что он уже думал только о том, как бы убежать, и начал порываться из рук Паленова.

– А так ты вот каков… Так на-ж тебе, на-ж тебе… Ах ты, мерзость этакая… – Паленов от всего доброжелательного сердца дал несколько затрещин бедному мальчугану. Тот заревел на весь