Кстати, к соседке надо бы зайти. Печенье куплено, именнотакое, как надо, и именно в булочной на Сенной, а утром она точно зайти несможет. Придется сейчас.

Заходить к соседке не хотелось.

Какой-то странный разговор вышел у них в прошлый раз, когдаони толковали о Павле, и вообще о мужьях, которые бросают своих жен! Неприятныйкакой-то, только Надежда за всеми событиями позабыла, в чем именно состояланеприятность! Кажется, Марья Максимовна тогда сильно разгорячилась и как-тостранно говорила о женщинах, которых нужно презирать за то, что от них уходят,что это несмываемый позор и прочие глупости!..

И в этот самый момент, когда Надежда брела по лестнице,тащила в пакете картошку — что-то ей так захотелось пюре, огненного, и чтобы внем было много масла и молока, и чтоб от него поднимался пар, и пахло, как вдетстве, когда ее бабушка толкла картошку в большой белой кастрюле! — как разэтот самый муж и позвонил!

Вот как бывает!

Надежда ждала его звонка день и ночь, она думала о том, каквзглянет на телефон, увидит, что это звонит он, и ее жизнь повернет вспять, каксибирская река, повернутая бурным воображением коммунистов семидесятых!

И — ничего.

Она долго пристраивала картошку, чтобы не рассыпалась изпакета, потом долго доставала телефон и даже не посмотрела, кто именно ее«вызывает».

— Ты чего долго трубку не берешь? — спросил муж. — Наработе, что ль, опять?

Надежда помолчала, а потом отняла телефон от уха ипосмотрела в окошечко.

Все правильно. В окошечке было написано «Павел».

— Ты что, не слышишь, Надь?

— Слышу.

— А чего молчишь?

— Да нет, я не молчу. Я домой иду. По лестнице.

— Слушай, — заговорил он озабоченным голосом, как раньшеговорил про двери или рамы и про то, что им нужно сделать в ванной ремонт. — Комне сегодня какой-то тип подвалил, и я не понял, то ли он прикалывался, то лион на самом деле американец! Но, в общем, про тебя спрашивал!

— И что он про меня спрашивал?

— Ну.., почему мы развелись и всякое такое. Кстати, я решилна развод подать! Ты как? Не возражаешь?

— Да нет.

— Тогда я подам. А что это за тип-то?

Надежда вздохнула и ногой поправила пакет с картошкой,который подозрительно кренился на сторону.

— К нам же американский президент приезжает. А полковникУолш начальник его службы безопасности. Ну, может быть, не всей службы, нобольшой начальник.

— А к тебе-то у него какие вопросы? И зачем он ко мне наработу приехал? Мне, знаешь, такие визиты на фиг не нужны!

— Да он всех проверяет, — соврала Надежда, наклонилась ипридержала пакет. — Ты не волнуйся.

— Нет, но он прямо в офис заявился! Откуда у него адрес? Ты,что ли, дала?

— Я не давала, — опять соврала Надежда. — Но он есть в моемличном деле.

— Слушай, ты того.., ты бы его вытащила оттуда, адрес-томой! Мы же.., развелись.

— Мы еще не развелись. Разведемся, и я вытащу.

— Просто мне не надо, чтобы…

— Да я поняла! — с досадой воскликнула Надежда. — Мои делане имеют к тебе никакого отношения! Ты лучше скажи, как живешь, Павлуша?Весело?

Он сразу же приготовился защищаться. Ах, как хорошо оназнала этот голос, которым он говорил, когда ему казалось, что на него нападают!

— Да все у меня отлично! А что такое-то? Почему тыспрашиваешь?

— Да потому, что я по тебе скучаю, — сказала она зачем-то. —А ты по мне?

— Да я переживу, ты за меня не беспокойся!

— Веселее тебе без меня, Павлуша?

Он начал заводиться, и это тоже она услышала в его голосе.

— А тебе какое дело? Все-о-о, все-о-о, я тебе никто, тыдолжна это понять в конце концов! Мне твоя мать на прошлой неделе звонила,между прочим! Ты чего, ей не сказала?..

— О том, что ты ушел?.. Нет, а зачем? Она и так все узнает!

— Ты вот сама врешь и меня заставляешь! — Он нашел,зацепился, поймал что-то такое, в чем виновата она, не все же ему одному бытьвиноватым, право слово! — И что я должен делать?! Она у меня спрашивает, какдела, как работа, когда мы в отпуск поедем?! И чего мне ей говорить?

— И что же ты ей сказал, Павлуша?

— Да ничего не сказал, — буркнул муж. — Объяснил, что я наработе, у меня заказ большой и чтоб она домой звонила. То есть тебе.

— А ты-то что же не признался?

— Надь, я звоню, потому что ко мне из-за тебя какой-то хренприходил, а не для того, чтобы оправдываться!..

— А ты оправдываешься?

Тут уж он окончательно вышел из себя и положил трубку, аНадежда сунула свою в карман, подняла пакет с картошкой и потащилась наверх.

Она же его.., любит? Или уже не любит?

На прошлой неделе любила совершенно точно, а на этой?..

Размышляя таким непостижимым образом, она добралась до своейквартиры, сначала осторожно заглянула в дверь — нет ли повешенных, привидений ине поджег ли кто ее жилище — и только потом уж окончательно вошла.

Если она сейчас разденется и примется варить картошку, кМарье Максимовне она точно не попадет, а та обидится!..

Надежда вытащила из другого пакета коробочку с печеньем,попробовала причесаться перед зеркалом — отросшие волосы висели патлами вокруглица, и никак их было не уложить красиво!

Надежда посмотрела так и эдак, а потом решила, чтонаплевать, все равно кардинально лучше она не станет, и позвонила в соседкинуквартиру.

— Надя? — произнесла Марья Максимовна удивленно. — Чтотакое? Еще не поздняя ночь, а вы уже дома! Ну, прошу, прошу!

— Марья Максимовна, я печенье купила. Вот, ваше любимое.

— Проходите, проходите, дорогая! Я сварю вам кофе, а самабуду пить микстуру, которую в этой стране по ошибке называют чаем! Вы пиликогда-нибудь настоящий турецкий чай?

У Надежды о турецком чае были самые смутные представления.

— О-о, это нужно знать, девочка! Английский тоже неплох всвоем роде, англичане знают толк в чае, но самый лучший, конечно же, турецкий!

Похоже, старуха была искренне рада, что Надежда заглянула кней, потому что достала свою кофейную машину, налила спирту из большой аптечнойбутыли, которую держала за шкафом, а печенье выложила в круглую вазу на высокойножке — все как всегда.