Прижав к груди вновь раскричавшееся дитя, она кинуласьпрочь, Лиза следом; и они обе выскочили прямо в толпу воинов и слуг, спешившихгасить пожар. Гюлизар-ханым, взмахивая широкими черными рукавами, словно клушакрыльями, погнала Лизу и Чечек, будто заблудившихся цыплят, в другую залу, кудауже сбежались все гаремницы.

Завидев Чечек с ребенком на руках, женщины кинулись к ней,причитая:

– Кичкенэ![84] Жив, он жив! Наш маленький оглан, наш Мелек!Он жив, шукур аллах![85]

Чечек, полуодетая, босая, растрепанная, сунула малыша вчьи-то руки и с кулаками набросилась на Лизу. Из груди ее рвался звериный вой,глаза высветились от ярости.

Лиза была так ошеломлена, что не сразу нашла в себе силысопротивляться. Ей на помощь кинулась Гюлизар-ханым. Но даже вдвоем им было несправиться с Чечек. Лиза едва не задохнулась от боли, как вдруг ощутилавнезапное облегчение и поняла, что кому-то все же удалось стащить с нее Чечек.

С трудом приподняв голову, она увидела Гюрда, которыйвцепился Чечек в косы и только так удерживал обезумевшую женщину, завывшую отболи и неутоленной ярости:

– Пусти! Пусти меня, паршивый пес! Она хотела убить моегоребенка!

Гюрд, наверное, от изумления разжал пальцы, и Чечек, будтопущенный из пращи камень, снова устремилась к Лизе, все еще полулежавшей наполу. Однако, не сделав и трех шагов, рухнула на колени, касаясь лбом пола. Тоже сделали и другие гаремницы, и Гюлизар-ханым, а Гюрд, склонившись, приложилруку ко лбу, губам и к сердцу, выражая этим преклонение, обожание и сердечнуюпреданность, как и подобало при появлении султана…

Лиза медленно села, потирая горло, и встретилась сСеид-Гиреем взглядом. Она увидела в глубине его глаз жестокое разочарование,которое он испытал при виде ее и которое вмиг остудило в его сердце и его плотистоль долго лелеемый пыл…

Подурнела ли Рюкийе от всего пережитого, жалок ли был ее видпосле трепки, заданной Чечек, или просто облик, хранимый в памяти ее любовника,оказался вовсе не сходен с явью? И следа прежней привязанности не нашла она налице этого мужчины – и навек зареклась верить в свою проницательность.

– Что здесь происходит? Что ты вопишь, будто гяур, скоторого живьем сдирают кожу? – Он вперил в Чечек пронзительный взор. – Ктохотел убить ребенка?

– О господин! – взвизгнула Чечек, снова залившись слезами. –Эта гадюка подожгла постель, в которой спал наш Мелек! Я застала ее в тот миг,когда она хотела бросить его в огонь!

– Это неправда! – воскликнула Лиза, только сейчас сообразив,почему так взбеленилась Чечек и какой чудовищный возводит на нее поклеп. – Тыничего не видела, ты просто не поняла! Я только…

– О господин! – рыдала Чечек, указывая на дверь, откуда всееще сочился едкий дым. – Я видела, клянусь Аллахом, клянусь спасением моейдуши! Вся постель пылала костром, эта аждага[86] держала на руках дитя, и еслибы я не выхватила его…

Она захлебнулась рыданиями, и Лиза с изумлением поняла, чтоЧечек вовсе не клевещет на нее злобно: она и впрямь верит, что Лиза виновна. Араз так, надо только успокоить ее, объяснить, что произошло на самом деле, ивсе тотчас все поймут. Но она не успела и слова молвить.

– О господин! – снова закричала Чечек. – Тебя обманули!Никакого Мансура тут не было, эта русская тварь сама к нему сбежала, ей помоглиЭбанай с Бурунсуз! Они ее пособники, они предатели, они…

– Ты врешь, поганка! – взревела Гюлизар-ханым.

Но зазвучал голос Сеид-Гирея, и вокруг тотчас воцариласьмертвая тишина:

– Все вон отсюда! Все прочь.

Зала опустела так стремительно, словно порыв ветра вымелворох сухих листьев.

– Гюрд, останься, – приказал Сеид-Гирей. – И… ты.

Лиза осталась сидеть, где сидела.

Сеид-Гирей стоял, отвернувшись к окну. У дверей застыл Гюрд.

– Брат мой, – негромко произнес Сеид-Гирей, – видишь ли тыэту женщину?

– Да, господин. – Голос Гюрда был так же безжизнен, какголос султана.

– Я был слаб пред нею, – глухо промолвил Сеид-Гирей. – Япозволил ей завладеть моею душою. Мое тело жаждало ее тела, как умирающий алчетжизни. Но я, безумец, не распознал, что Аллах ниспослал мне в лице ее испытания,и едва не отравился пагубной страстью. Я окружил ее пламенной любовью. Явозвысил ее до себя, грязную, неверную, пленницу, купленную за несколько медныхмонет для забав моих воинов! Но она обманула меня. Она вытравила плод Гирея,она задумала сгубить мою валиде и моего ребенка. Брат, она и тебя провела… Яподозревал, что она была в сговоре с Ахметом Мансуром, моим врагом, злоумышляяпротив чести моей… Будь она проклята! Теперь я понял, чего желал бы от меняАллах! Я докажу ему, что могу вырвать ее из своей души, что свободен отдьявольской напасти! Еще полчаса назад мне была бы нестерпима мысль о том, чтоее могут коснуться руки другого мужчины. А теперь я отдаю ее тебе, брат!

Гюрд быстро взглянул на него, и на белом, как снег, лице егоглаза казались вспышками синего огня. Но остался стоять, где стоял.

– Ты что ж, не слышал? – выкрикнул Сеид-Гирей высоким, злымголосом. – Я повелеваю: владей ею здесь, сейчас! Я хочу видеть это телопоруганным, растоптанным! Это и будет мой эль-араф!.[87] А потом ты убьешь ее,чтобы в этом зловонном болоте уже не мог прорасти благовонный росток.

Гюрд опустил глаза, скрестил руки на груди.

Сеид-Гирей с коротким, яростным криком рванулся к нему, нотут же на лице его появилось осмысленное выражение.

– Ты прав, брат мой. Отдать ее тебе – значит осквернитьправоверного этим нечистым телом. Я бы хотел бросить ее моим бекштакам, но идля них она грязна и заразна. Тогда… убей ее, Гюрд. Я хочу видеть ее смерть.Убей ее!

– Нет, – пролепетала Лиза. – Не надо…

Больше она ничего не смогла сказать. Накатилась вдруг такаяусталость, что захотелось упасть и уснуть. Пусть даже смертным сном. Все словнобы померкло вокруг; и только ятаган за поясом Гюрда, сверкая, слепил взор. Вотсейчас Гюрд выхватит его…

Он не шелохнулся.

– Что-о? – прошептал Сеид-Гирей. – Ты осмелился?..