Однажды Ахмет сообщил Гирею, что собирается жениться надевице из знатного рода, Хаджике. Гирей одобрил его намерение, но емунепременно захотелось увидеть особу, избранную гордым беем. Естественно, чтожелание сие было выполнено. Но, увы, хан до того пленился красою невесты, чтопожелал любой ценой завладеть ею…

Через некоторое время после свадьбы Ахмета хан прознал, чтобратья Мансуры выехали на охоту и молодая жена осталась в доме лишь со своимиженщинами. Через преданных слуг Сеид-Гирей похитил ее и привез в свой гарем,где скрыл под чужим именем, предполагая, что мужу и в голову не придет обвинитьхана. Тем не менее один из друзей Ахмета Мансура, проведав о свершеннойгнусности, сообщил о том обманутому супругу. Мансуры тут же поклялись отомститьбесстыдному Гирею. Они собрали шайку лучших молодцов и порешили сделатьсяайдамахами: переселиться в леса и громить ханство до тех пор, пока Аллах нелишит престола презренного Гирея.

– Но я-то зачем ему понадобилась? – вскричала Лиза. – Ильпопутал с кем?

– Ты забыла, с чего я начал, – укоризненно произнес Баграм.– Сеид-Гирей похитил молодую жену Ахмета. Немногим известно, что Хаджике ужебыла тогда беременна и вскоре умерла в преждевременных родах. Думаю, что теперьАхмет решил расквитаться за новый и старый позор, похитив тебя, несущую вочреве своем плод Гирея!

Он ожидал взрыва ужаса, но Лиза сидела неподвижно, понуривголову.

Баграм подошел к молодой женщине и легко коснулся ее плеча:

– Устала?

Лиза молчала.

Баграм, тревожно переглянувшись с сестрою, с трудомопустился на пол.

– Ты устала, Рюкийе?

Лиза медленно кивнула и вдруг повернулась к Баграму такрезко, что он невольно отшатнулся.

– Устала?.. Да. Я жить устала! Понимаете? Устала бытьдобычей! Меня можно купить и продать, бросить в постель и выгнать из нее,прижать и оттолкнуть, избить, убить, отомстить кому-то через меня… Но при чемтут я? Что мне-то за дело до Гиреев и Мансуров? Я хочу быть сама по себе, нестисвою вину, а не проклятие неизвестного мне рода! Не хочу расплачиваться зачьи-то грехи! Хочу сама выбирать, сама прощать или не прощать. Сама! Когда всеэто кончится, эффенди?

– О дитя! – Тихий печальный вздох был ей ответом. – Но ведьвсе это только начинается…

Его слова оказались подобны последнему удару, которыйдобивает жертву. Лиза умолкла, прильнув к Баграму, а он едва слышно зашептал,словно опасаясь нарушить тишину, воцарившуюся в хижине:

– Мне всегда казалось, что мужчины в глубине души уверены,будто женщины им не нужны, они помеха в страшных и грандиозных замыслахмироустройства или мироразрушения, потому так немилосердны с ними, отшвыриваютих от себя, топчут ногами.

А ты, Рюкийе… Несчастье твое и счастье в том, что тыродилась женщиной. Время наше к женщине сурово… Да и есть ли, было ли, настанетли милостивое к женщине время?! Она извечно жертва, но и властительница, добычаи охотник, отчаяние и радость, смерть и казнь, ненависть и любовь. Каждая слеза– рана твоей душе, каждая потеря – седая прядь в твоих волосах. Мужчины, дети,грозы, улыбки, рассвет, цветение трав, волна морская или опавшие листы – этовсе ты, Рюкийе.

Он снова и снова нашептывал что-то бессвязное,успокаивающее, блаженно-ласковое, пока Лиза, медленно всхлипывая, будтонаплакавшееся дитя, не прикрыла сонно глаза.

Баграм с облегчением вздохнул, но в этот миг щелястая, плохосбитая дверь распахнулась, и на пороге появился чернобородый, угрюмый человек впоношенном бешмете.

Ахмет Мансур!

* * *

Там, за его спиной, был солнечный свет, и птичий гомон, илесная прохлада, и звон ручья, и жизнь, а он стоял в дверях. Черный, будтовестник смерти…

Гюлизар-ханым, схватившись за сердце, сжалась в комок всвоем углу, а Лиза и Баграм так и сидели, прижавшись друг к другу, уставившисьна бесстрастное, словно и впрямь неживое лицо Ахмета. В левой руке он держалмешок из узорчатого атласа, в правой – ятаган.

– Я пришел оказать тебе услугу, Рюкийе-ханым, – произнесАхмет так спокойно, что у Лизы немного отлегло от сердца.

– Какую же? – прошептала она.

– Мне известно, что тебе неугоден плод, который ты носишь. Япришел избавить тебя от него.

Лиза молчала, ничего не понимая, как вдруг Гюлизар-ханымвскочила, потрясая кулаками:

– Это Чечек! Нечестивица! Шелудивая ослица! Грязная слизь!Обглодыш собачий!

Она еще долго вопила бы, вне себя от злости, если быизумленный Ахмет не взмахнул угрожающе ятаганом:

– Замолчи, женщина! Что за джайган[79] в тебя вселилась?

– Я говорю об этой продажной твари, о твоей пособнице,которая выдала нас тебе! А ты, Ахмет Мансур, признайся-ка, чем купила тебявалиде Сеид-Гирея? Или она предпочла твои зловонные объятия ласкам благородногосултана?!

Похоже, Ахмет был так ошарашен, что даже не замечалоскорблений, которыми осыпала его армянка. Лицо его приняло растерянноевыражение; он непонимающе переводил взгляд с Гюлизар-ханым на Баграма, который,очевидно, кое-что понял, поднялся на ноги и, подойдя к сестре, посмотрел ей вглаза.

– Что все это значит, Гоар? Откуда Чечек могла узнать о том,что мы замыслили?

– Она нас подслушивала, – пролепетала Гюлизар-ханым. – Чечекстояла за дверью, когда мы разговаривали в мыльне Рюкийе…

– Но ты же уверяла, что она уже спит! И как она могладогадаться, что надо подслушивать?

– Я ее предупредила, – отерла пот со лба Гюлизар-ханым. – Попути в опочивальню Рюкийе… Но ты шел почти следом, и я только успела шепнуть,чтобы она караулила за дверью мыльни, а потом сказала бы господину, мол, Рюкийеуговорила тебя с помощью Джинджи-китап выведать пол будущего ребенка и унять еестрадания: тошноту и рвоту. И я опасаюсь, что это может повредить плоду, апотому нас нужно перехватить возле разрушенной сакли Давлета. А она… а она…

– Гоар! – простонал Баграм, лицо его побагровело от ярости.– Как ты могла?! Ты предала нас!