Наверное, он ожидал от нее радости, торжества,благодарности, однако ничем не выказал своего разочарования, когда оназабилась, залилась слезами, отворачиваясь от того, что было в атласном мешке, –отрубленной головы Ахмета Мансура!

Сидя в седле перед Гюрдом, Лиза в смертной тоске думала,что, даже если удастся отговориться от подозрений и избегнуть кары султана, всеравно с нее глаз теперь не спустят. Ныла спина, и Лиза решила, что это отдолгой езды верхом. Вскоре уже казалось, что ей в поясницу воткнули раскаленныйпрут. Она терпела, сколько могла, вся извертелась, пока не упросила Гюрдапозволить ей поехать одной. Но легче не стало.

Лизу сняли с седла и отнесли на опушку леса, подальше отдороги. С трудом привели в чувство Гюлизар-ханым; она все еще была не в себе,толку от нее оказалось мало. Гюрду пришлось самому помогать Лизе, которая средьстонов и судорог наконец извергла из себя кровавое месиво… Ее биланеостановимая дрожь, голова горела, и растерянное, испуганное лицо Гюрда отнюдьне вселяло в нее бодрости. Только его хрипловатый, вздрагивающий голос,непрерывно бормочущий что-то по-татарски и по-русски, был той соломинкою, кояудержала Лизу над бездной страха и боли, где она тонула, тонула, захлебываясь…

Облегчение, охватившее ее потом, было таким всепоглощающим,что она прямо там же, на сырой, пропитанной кровью земле, погрузилась в крепкийсон, в котором к ней явился Баграм и, улыбаясь, сказал, что муки, и слезы, икровь, и боль – все это было не зря, не напрасно; что все вышло, как онпредсказывал. А коли так, пусть Рюкийе исполнит его просьбу и забудет обо всемстрашном.

Гюлизар-ханым тоже постаралась вычеркнуть из памяти событиятого страшного дня и все им предшествующее. Она словно бы начисто забыла, чтосама, хоть и против воли, подсобляла Лизе, вела себя так, будто выкидыш,который все же произошел, – великое несчастье для них обеих.

Она теперь, кажется, была обуреваема одним желанием:поскорее исцелить Рюкийе, чтобы султан вновь мог возлечь со своей наложницей, ккоторой вожделел по-прежнему.

– Наверное, любовь к тебе помутила его разум! – ворчаластарая армянка. – Разве он поверил бы иначе побасенкам Гюрда?

Лиза прикусила губу. Она кое-что знала теперь о Гюрде отГюлизар-ханым.

Гюрд и правда оказался русским! По крови, только по крови.Этот ярый газий[82] дал бы выпустить ее по капле, лишь бы окончательноуподобиться тем, с кем прошла его жизнь и чью веру он исповедовал мало сказатьистово – самозабвенно и фанатично!

Отец его был убит во время татарского набега на донскуюстаницу, а беременную мать продали в Солдайю[83] богатому армянину. Черезнесколько месяцев родился младенчик. Мать нарекла его Дмитрием, однако несудьба ему была зваться сим христианским именем! В ту пору искали кормилицу дляноворожденного Сеида, младшего сына Алим-Гирея, и Аннушка, принявшая новуюверу, а с нею и новое имя – Эмине, стала не только кормилицею Сеид-Гирея, но ивозлюбленною подругою Алим-Гирея, разделившей и славу его, и бесчестие и уже насклоне лет удалившейся с ним в изгнание. И, как Эмине была неразрывна сГиреем-отцом, так Гюрд, которого прозвали Беязь за светлые, почти белые волосы,неотступно находился при Гирее-сыне. С ним вместе рубил головы гяурам, изаветная сабля Джамшида, хранителем коей он служил, казалась в руке Гюрда какбы продолжением его длани. Узнай про это Лиза раньше, она возненавидела быГюрда. Но теперь сильнее оказалось любопытство: почему он спас ей жизнь?

* * *

Даже если Сеид-Гирей и не поверил словам Гюрда, будто людиМансура случайно обнаружили один из потайных ходов, ведущих в Хатырша-Сарай,проникли в опочивальню Рюкийе и похитили ее, а Эбанай с Гюлизар-ханым бросилисьвдогон и тоже угодили в ловушку, если и заметил крупные белые стежки, коимибыла шита вся эта история, то не позволил подозрениям проникнуть в свою душу…

Что же до отношений с Рюкийе… Одни только мысли о том, чтодовелось ей испытать в Мансуровом плену, конечно, воспламеняли Сеид-Гирея, и онне раз уже был готов явиться к Рюкийе-ханым, чтобы изведать ее ласки, но всеженские болезни вселяли в него, как, впрочем, и в других мужчин, неодолимуюбрезгливую робость; и он ждал ее выздоровления, мучительно борясь с желанием инаслаждаясь этим мучением, как всякий безумец…

* * *

Шли дни. И постепенно отчаяние стало завладевать Лизою.Неподвижное, однообразное заточение все в той же комнате сделалось вовсенепереносимым. А с некоторых пор ее вдруг начали донимать детские голоса.

Однажды плач донимал ее особенно сильно. Как ни гнала отсебя Лиза воспоминания, в голове невольно звучали те три исполненных смертногоужаса вопля, кои слышала она в старой баньке… Плач, доносившийся до нее сейчас,тоже сделался вдруг отчаянным, задыхающимся.

И Лиза нерешительно подошла к своей двери, удивляясь, какэто, оказывается, просто – открыть ее и выйти. Почему она не сделала такраньше? Не только из-за пригляда Гюлизар-ханым; просто привыкла, что нельзяникуда выходить. Боялась Чечек?.. Да чего ж еще бояться после всего, что ужеприключилось! Опасалась утратить милости Сеид-Гирея?.. Эка невидаль егомилости!

Таким образом подбадривая себя, Лиза брела по пустым заламгарема, а плач ребенка не унимался и точно звучал из опочивальни Чечек. Лизатихонько подошла к двери, потянула тяжелые створки да так и ахнула. Сераяпелена висела в комнате, и она закашлялась, утирая мгновенно выступившие слезы.Широкое ложе было объято пламенем; и оттуда, из этого облака огня и дыма,раздавался отчаянный крик дитяти.

Лиза кинулась вперед и увидела голенького малыша, которыйбеспомощно сучил ножонками, бестолково размахивая кулачками, словно пытаясьотогнать боль и страх. Вытянув руки, чтобы их не коснулись жгучие языки,снующие по атласному покрывалу, Лиза выхватила маленькое тельце изподползавшего огня и бросилась было к двери, но запуталась в дыму и оказаласьвозле окна. Лиза высунулась, жадно глотая воздух, и вдруг увидела, как одна изженщин у водоема подняла голову, заметила ее в окне и с криком бросилась в дом.

«Слава богу! Значит, кто-нибудь поможет!»

Ребенок, лишь она прижала его к себе, перестал кричать,только изредка глубоко вздыхал, успокаиваясь. В сердце ей словно бы ударилочто-то, она даже зажмурилась на миг, и тут кто-то, кашляя и задыхаясь в серойдымной пелене, вцепился в дитя, вырвал его из рук Лизы. Она открылазатуманенные глаза и увидела перед собой искаженное лицо Чечек.