— Браво! — восхитился Корнеев и пару раз хлопнул владоши. — Почти так же гениально, как третья рука комиссара Жюва.

— А эта штука должна проткнуть бандита насквозь? —изумилась Лайма. — Или как?

— Нет-нет, — принялся объяснять Роберт, поспешноосвобождаясь от изобретения. — Она должна его оттолкнуть от жертвынападения. Я же сказал — это кастет. Просто недоделанный.

Корнеев решил, что Агашкин и сам слегка недоделанный.Хватило пятнадцати минут, чтобы он уверился в его невиновности. Тогда, ваэропорту, он не сумел в нем как следует разобраться, но сегодняшнегопредставления было достаточно. У этого типа есть сдвиг, но не в ту сторону.Маловероятно, что в разгар изобретательской горячки он охотится за женщинами набольшой белой машине. Кстати, откуда ему взять эту машину? Что-то не похоже,чтобы у этого чуда-юда водились денежки.

— На конце пружины будет груз, — продолжалобъяснять Агашкин. — Я возьму какую-нибудь штуковину, засыплю свинцовойстружкой, залью эпоксидкой и прилажу к ней. Конечно, кастет будет слегкавыпирать, но что поделаешь? Жизнь дороже, верно? Вы когда-нибудь были дружинником? —обратился он к Корнееву.

— Никогда, — с чувством ответил тот.

— Ты обещал нам по чашке чаю, — напомнила Лайма,изнемогая от нетерпения.

— Ах, да! — спохватился ее воздыхатель. —Пойдемте тогда на кухню.

Кухня выглядела не в пример чище, и стол покрывала накрахмаленнаяи наглаженная скатерть. Все мисочки, кастрюльки и тарелки стояли в ряд,сложенные стопками. Чашки хозяин добыл из навесной полки и ловко расставилперед гостями.

— Так по поводу чего вы хотитепроконсультироваться? — спросил он, водрузив на плиту мокрый чайник,который тут же начал громко трещать.

— По поводу Сони Кисличенко, — бухнулаЛайма. — Видишь ли, она ушла куда-то в прошлую пятницу и до сих пор невернулась.

— Я знаю, — кивнул Агашкин. — Ко мне измилиции приходили. Я им все рассказал.

— Что — все? — уточнила Лайма.

Корнеев сидел тихо и не вмешивался. Чего вмешиваться, есликомандир справляется? Пожар, как говорится, идет по плану.

— Я с Соней в пятницу встречался, вечером. Возле метро.

Лайма так удивилась, что уронила ложку. Ложка поскакала пополу, и на шум немедленно явился Палтус, подошел и стал ложку обнюхивать —вдруг съедобная? Или ей рыбу ели?

— Роберт! Но почему же ты мне не сказал, что виделСоню?!

— Да ты не спрашивала.

— Но мы же с Любой ее ищем! — Она намеренно неназвала Болотова, чтобы не задеть чувства Агашкина. — Мы же добываемсведения!

— А я против того, чтобы вы их добывали, —запальчиво сказал Роберт и посмотрел на Лайму с некоторым испугом — необиделась ли? — Рискуете собой совершенно напрасно. Вы же не сыщицы, верно?

— Роберт, что ты рассказал милиции? — вопрос Лаймазадала ледяным тоном, чтобы он понял, как она недовольна.

— Ну… Я рассказал, что пригласил Соню поужинать. —Он опустил глаза.

— Ты?! Но почему? — Лайма даже головой помотала,словно что-то мешало ей соображать здраво и нужно было это что-то немедленно изголовы вытрясти. И добавила жалобно:

— Я ничего не понимаю.

— Ну ладно, ладно! — Агашкин вскочил и принялсябегать взад и вперед: от окна к холодильнику. Бегать было особенно негде,поэтому получалось сплошное мельтешение, как в мультиках. В довершение всего онначал размахивать руками и едва не снес на пол всю посуду и горячий чайник впридачу.

— Ладно-ладно, — еще раз повторил он. — Этоне я, это она пригласила меня поужинать.

— Соня?! — Лайма изумилась еще сильнее. Ирастерянно посмотрела на Корнеева.

Корнеев пожал плечами. Он не видел в приглашении на ужинникакого криминала.

— Но потом, когда мы встретились…

— Возле метро?

— Возле метро, — подтвердил Агашкин. — Онасказала, что обстоятельства изменились и ужин переносится на следующий день.

Лайма промолчала, поэтому следующий вопрос задал Корнеев:

— Почему? Почему переносится?

— Потому что ей срочно нужно было поговорить сВозницыным по поводу ребенка.

— А вот это мне определенно не нравится, — неожиданнозаявил Корнеев. — Она всем на свете сказала, что едет к Возницыну. Зачем?С какой целью она трещала об этом направо и налево?

— Думаешь, Соня к нему не поехала? — Лайма ожила изанервничала. — И говорила это так — для отвода глаз?

— Зришь в корень, — похвалил он. — Она ждалакого-то другого.

— А сколько было времени, когда вы встретились? —спохватилась Лайма. — И когда расстались?

— Ну… — Агашкину неожиданно понравилось, что Лайма такзаинтересовалась. — Времени было.., около восьми, точнее не помню. Мыминут пять проговорили, и она убежала.

— Куда убежала?

— Не знаю. Спустилась в подземный переход. Больше я еене видел.

— А сам ты куда делся? — Лайма не моглаостановиться, вопросы вылетали из нее, словно она готовилась к допросу заранее.

— Сам я дождался автобуса и поехал домой. Мне безпересадок, ты же знаешь.

— Послушай, Роберт, сядь, пожалуйста, попросилаЛайма. — И ты нам чаю обещал.

— Обещал, — согласился Агашкин. — Только вымне не даете сосредоточиться.

Он налил наконец им чаю и выставил на стол вазочку сконфетами. Корнеев немедленно взял горсть, быстро развернул все бумажки изакидал конфеты в рот. Запил их половиной чашки чаю и громко глотнул.

— Роберт, ты не обижайся, просто я хочу во всемразобраться, — сказала Лайма. — Поэтому так наседаю.

— Я и сам хочу разобраться, — ответил тот инеожиданно замер, уставившись в одну точку.

— Что? — спросил Корнеев. — Что-то вспомнил?

— Обезьяна, — пояснил Агашкин и указал пальцем наподоконник.

Корнеев повернулся и посмотрел. Там стояла здоровеннаябронзовая фигура — обезьяна на подставке. Хвост торчал в сторону, словно ручкаковша.

— Хорошая вещь, — похвалил Корнеев.

— У нее голова снимается, — пояснилАгашкин. — А в голове — тайник.

Лайма немедленно сделала стойку, решив, что в тайнике можетбыть какая-нибудь вещь, принадлежащая Соне. Вдруг она здесь все-таки ужинала изасунула в обезьяну записку, которая все объяснит?

— То есть я хочу сказать, — продолжал хозяинквартиры, — что голову можно разделить на две части. И одну частьиспользовать в качестве грузила для моего нагрудного кастета. В пустуюполовинку головы насыплю свинцовой стружки…