С обеспокоенным видом Пьер резко повернулся к ней, и Элизабет почувствовала, как в ее сердце закипает гнев. Они должны были предупредить Ксавьер, что это неизбежная неприятная обязанность, но Ксавьер начала терять терпение, а малейшая ее прихоть значила для них больше, чем судьба Элизабет целиком.

– Что ты об этом скажешь? – спросила она.

Это была смелая и сложная картина, которая заслуживала пространных объяснений. Пьер бросил на нее торопливый взгляд.

– Мне тоже очень нравится, – сказал он.

Он явно желал только одного: покончить с этим.

Элизабет убрала полотно.

– На сегодня довольно, – сказала она. – Не следует мучить эту малышку.

Ксавьер бросила на нее мрачный взгляд. Она понимала, что Элизабет не заблуждается на ее счет.

– Знаешь, – обратилась Элизабет к Франсуазе, – если хочешь, ты вполне можешь поставить пластинку. Только возьми деревянную иглу – верхний жилец недоволен.

– О да! – обрадовалась Ксавьер.

– Почему бы тебе не попробовать устроить выставку в этом году? – спросил Пьер, закуривая трубку. – Я уверен, что ты привлечешь широкую публику.

– Момент был бы неудачный, – ответила Элизабет, – время слишком уж неопределенное, чтобы давать ход новому имени.

– В театре, однако, дела идут неплохо, – заметил Пьер.

Элизабет нерешительно взглянула на него и внезапно сказала:

– Ты знаешь, что Нантёй принял пьесу Клода?

– Вот как, – неуверенно произнес Пьер. – Клод доволен?

– Не очень, – ответила Элизабет. Она долго затягивалась своей сигаретой. – Я в отчаянии, это один из тех компромиссов, которые навсегда могут погубить человека.

Она собралась с духом.

– Ах, если бы ты принял к постановке «Раздел», Клод получил бы известность.

Пьер казался смущенным; он терпеть не мог говорить нет. Однако обычно ему удавалось ускользнуть, когда его о чем-то просили.

– Послушай, – сказал он. – Хочешь, я еще раз попробую поговорить об этом с Берже? Мы как раз скоро будем у них обедать.

Ксавьер обхватила Франсуазу, заставляя ее танцевать румбу. Лицо Франсуазы напряглось от старания, словно речь шла о спасении ее души.

– Берже не станет пересматривать свой отказ, – сказала Элизабет. Она поддалась порыву нелепой надежды. – Нужен не он, нужен лишь ты один. Послушай, ты ставишь свою пьесу будущей зимой, а не в октябре? Если бы ты играл «Раздел» всего лишь несколько недель?

Она ждала с отчаянно бьющимся сердцем. Пьер раскуривал трубку, казалось, он испытывал неловкость.

– Знаешь, – сказал он наконец, – вернее всего, на следующий год мы поедем на гастроли по миру.

– Знаменитый проект Бернхайма? – недоверчиво спросила Элизабет. – Но я думала, ты ни в коем случае этого не хочешь.

Это был провал, но она не позволит Пьеру так легко отделаться.

– Это довольно соблазнительно, – продолжал Пьер, – мы заработаем, увидим другие страны. – Он бросил взгляд в сторону Франсуазы. – Естественно, еще ничего не решено.

Элизабет задумалась. Разумеется, они возьмут с собой Ксавьер. Ради ее улыбки Пьер, казалось, был способен на все. Возможно, он готов даже бросить свое творение, чтобы подарить себе год трехсторонней идиллии на Средиземном море.

– Ну а если вы не поедете, – продолжала она.

– Если не поедем… – вяло произнес Пьер.

– Да, тогда ты возьмешь «Раздел» в октябре?

Она хотела вырвать у него твердый ответ, он не любил нарушать данное слово.

– В общем, почему бы нет? – неуверенно сказал он.

– Ты говоришь серьезно?

– Ну конечно, – отвечал Пьер более решительно. – Если мы останемся, вполне можно начать сезон с «Раздела».

Он слишком быстро согласился; должно быть, он решительно намерен осуществить это турне. Несмотря ни на что, это была неосторожность. Если он не осуществит свой проект, то окажется связанным словом.

– Для Клода это было бы замечательно! – сказала она. – Когда ты окончательно определишься?

– Через месяц или через два, – ответил Пьер.

Наступило молчание.

«Если бы найти способ помешать этому отъезду», – с жаром подумала Элизабет.

Поспешно подошла Франсуаза, какое-то время искоса наблюдавшая за ними.

– Твоя очередь танцевать, – сказала она Пьеру. – Ксавьер неутомима, а я больше не могу.

– Вы танцевали очень хорошо, – сказала Ксавьер и добродушно улыбнулась. – Вот видите, всего-то надо было лишь немного доброй воли.

– У вас ее хватит на двоих, – весело отозвалась Франсуаза.

– Потом опять начнем, – сказала Ксавьер с нежной угрозой в голосе.

До невозможности раздражали эти жеманные интонации, которые они употребляли в обращении между собой.

– Извини, – сказал Пьер. Вместе с Ксавьер он пошел выбирать пластинку.

Та наконец отважилась снять пальто. Тело у нее было худощавое, однако натренированный глаз художника распознавал определенную склонность к полноте; она быстро пополнела бы, если бы не придерживалась строгого режима.

– Ксавьер права, что следит за собой, – сказала Элизабет. – Она легко может стать толстой.

– Ксавьер? – Франсуаза рассмеялась. – Это тростинка.

– Ты думаешь, она случайно ничего не ест? – сказала Элизабет.

– Наверняка это не из-за фигуры, – возразила Франсуаза.

Такая мысль показалась ей совершенно нелепой. Какое-то время она сохраняла трезвость сознания, однако теперь стала такой же глупо доверчивой, как Пьер. Словно Ксавьер была не такой же женщиной, как другие! Элизабет видела ее насквозь, понимая, что под маской белокурой невинности она подвержена всем человеческим слабостям.

– Пьер сказал, что, возможно, этой зимой вы отправитесь на гастроли. Это серьезно? – спросила она.

– Об этом идет разговор, – ответила Франсуаза. Она не знала, что в точности сказал Пьер, и должна была опасаться скомпрометировать себя.

Элизабет наполнила водкой две рюмки.

– Что вы собираетесь делать с этой девочкой? – тряхнув головой, спросила она. – Я что-то не понимаю.

– Что с ней делать? – переспросила Франсуаза. Казалось, она была озадачена. – Ты прекрасно знаешь, что она работает в театре.

– Прежде всего она там ничего не делает, – возразила Элизабет. – И потом, я не то имела в виду. – Она выпила половину своей рюмки. – Не будет же она всю свою жизнь следовать за вами?

– Разумеется, нет, – отвечала Франсуаза.

– У нее нет желания иметь свою собственную жизнь: любовь, приключения?