Они помолчали.

– А Жербер? – спросила Франсуаза. – О нем и вовсе не было речи?

– О нем едва упомянули, – ответил Пьер. – Но думаю, ты была права. В какой-то момент он ее привлекает, а через минуту она о нем больше не думает. – Он повертел в пальцах сигарету. – Однако с этого все и началось. Наши отношения казались мне прелестными, такими, какими они были; я ничего не стал бы пытаться менять, если бы ревность не пробудила мое стремление главенствовать. Это болезнь: как только я чувствую противодействие, у меня мутится разум.

Это верно. В нем крылась некая опасная сила, которой и сам он управлять не мог. У Франсуазы перехватило горло.

– Кончится тем, что ты будешь спать с ней, – заметила она.

И ее тотчас захлестнула нестерпимая уверенность. Эта черная жемчужина, этот строгий ангел, Пьер, с его ласковыми мужскими руками, сделает из нее млеющую от восторга женщину, он уже прижимался своими губами к нежным губам. Она взглянула на него с некоторым ужасом.

– Ты прекрасно знаешь, что я не сладострастник, – сказал Пьер. – Все, чего я прошу, – это иметь возможность в любое время обретать лицо, вроде того, минувшей ночи, и мгновения, когда для нее в мире существую лишь я один.

– Но это почти неизбежно, – сказала Франсуаза. – Твое стремление главенствовать не остановится в пути. Чтобы сохранять уверенность, что она по-прежнему так же любит тебя, ты с каждым днем будешь требовать от нее немного большего.

В голосе ее слышалась неприязненная суровость, задевшая Пьера. Он поморщился.

– Ты внушишь мне отвращение к самому себе, – сказал он.

– Мне всегда казалось кощунственным представлять Ксавьер как женщину, имеющую пол, – более мягко заметила Франсуаза.

– Но мне тоже. – Пьер решительно закурил сигарету. – Дело в том, что я не вынесу, чтобы она спала с кем-то другим.

И снова Франсуаза почувствовала этот нестерпимый укол в сердце.

– Именно поэтому ты придешь к тому, чтобы спать с нею, – сказала она. – Я не говорю немедленно, но через полгода, через год.

Она ясно видела каждый этап этого рокового пути, который ведет от поцелуев к ласкам, от ласк к полнейшему самозабвению. По вине Пьера Ксавьер скатится туда, как любой другой. С минуту она откровенно ненавидела его.

– Знаешь, что ты сейчас сделаешь? – сказала она, стараясь следить за своим голосом. – Ты устроишься в своем углу, как в прошлый раз, и будешь спокойно работать. А я немного отдохну.

– Я тебя утомляю, – сказал Пьер, – я совсем забываю, что ты больна.

– Это не ты, – отвечала Франсуаза.

Она закрыла глаза. Ее мучила неприятная двусмысленная боль. Чего она на самом деле хотела? Чего могла хотеть? Она и сама не знала; но нелепо было воображать, будто ее сможет спасти отречение; она слишком дорожила и Пьером, и Ксавьер, она была слишком вовлечена в их отношения; множество мучительных картин кружили в ее голове, разрывая ей сердце; ей казалось, что кровь, текущая в ее венах, была отравлена. Повернувшись к стене, Франсуаза молча заплакала.

Пьер ушел от нее в семь часов. После ужина она чувствовала себя слишком усталой, чтобы читать, ей не оставалось ничего другого, как дожидаться Ксавьер. Да и придет ли она? Ужасно было зависеть от этой капризной воли, не имея ни малейшего средства воздействовать на нее. Франсуаза взглянула на голые стены: палата пахла лихорадкой и тьмой; медсестра убрала цветы и погасила лампу на потолке; оставалась клетка унылого света вокруг кровати.

«Чего я хочу?» – с тоской повторяла Франсуаза.

Она только и умела, что упорно цепляться за прошлое; она позволила Пьеру пойти вперед одному, и теперь, когда она его отпустила, он был уже слишком далеко, чтобы она могла догнать его; было слишком поздно.

«А если не слишком поздно?» – спросила она себя.

Если она решится наконец броситься вперед изо всех сил, вместо того чтобы оставаться на месте с пустыми, опущенными руками? Она немного приподнялась на подушках. Тоже безоговорочно вовлечься. Это был ее единственный шанс; тогда, быть может, она, в свою очередь, будет подхвачена этим новым будущим, в котором ей предшествовали Пьер и Ксавьер. Она лихорадочно смотрела на дверь. Она это сделает, она на это решилась; абсолютно ничего другого делать не оставалось. Только бы Ксавьер пришла. Половина восьмого. Теперь с повлажневшими руками и пересохшим горлом она ждала уже не Ксавьер, а свою жизнь, свое будущее и возвращение своего счастья.

В дверь тихонько постучали.

– Войдите, – сказала Франсуаза.

Никакого движения. Ксавьер, должно быть, боялась, что Пьер все еще здесь.

– Войдите, – крикнула Франсуаза погромче насколько могла, но голос ее был сдавленным: не услышав ее, Ксавьер уйдет, а у нее не было никакой возможности позвать ее.

Ксавьер вошла.

– Я вас не побеспокою? – проронила она.

– Конечно нет, я очень надеялась вас увидеть, – сказала Франсуаза.

Ксавьер села возле кровати.

– Где вы были все это время? – ласково спросила Франсуаза.

– Я гуляла, – отвечала Ксавьер.

– Как вы были взволнованы, – продолжала Франсуаза. – Зачем вы так мучаете себя? Чего вы все-таки боитесь? Нет никаких причин.

Ксавьер опустила голову. Казалось, она была совсем без сил.

– Я была отвратительна, – сказала она и робко добавила: – Лабрус очень рассердился?

– Разумеется, нет, – сказала Франсуаза. – Он только был сильно обеспокоен. – Она улыбнулась. – Но вы его успокоите.

Ксавьер посмотрела на Франсуазу с испуганным видом.

– Я не осмелюсь пойти к нему, – призналась она.

– Но это нелепо, – сказала Франсуаза. – Из-за недавней сцены?

– Из-за всего.

– Вас испугало одно слово, – сказала Франсуаза, – но слово ничего не меняет. Вы ведь не думаете, что он решит, будто у него есть права на вас?

– Вы же видели, – сказала Ксавьер, – какой скандал из этого вышел.

– Скандал устроили вы, потому что потеряли голову, – улыбнувшись, заметила Франсуаза. – Все новое всегда вас беспокоит. Вы боялись ехать в Париж, боялись играть в театре. А в конечном счете ничего особо плохого до сих пор с вами ведь не случилось?

– Нет, – с едва заметной улыбкой отвечала Ксавьер.

Лицо ее, искаженное усталостью и тревогой, казалось еще более неосязаемым, чем обычно; меж тем оно состояло из нежной плоти, которой Пьер касался губами. Какое-то время Франсуаза глазами влюбленной смотрела на эту женщину, которую любил Пьер.

– Все, напротив, могло бы быть так хорошо, – заметила она. – Тесно связанная пара – это уже прекрасно, но насколько богаче, если это три человека, которые всей душой любят друг друга.

Она умолкла; теперь наступил момент и ей тоже взять на себя обязательства и согласиться на риски.