Правда, для Уэллса покой этот продлился не больше пары минут, потому что через окно, расположенное за спинами остальных, он увидел, как Мюррей понуро бродит по саду, словно на него взвалили роль самого несчастного человека на свете.

– Э-э… кажется, Монти не может отыскать печенье. Пойду-ка помогу ему, – сказал Джордж.

Джейн рассеянно кивнула, так как все ее внимание было отдано приключениям Конан Дойла.

– Если я чему и научился во время путешествия, то в первую очередь тому, что мужчине, чтобы по-настоящему оценить женщину, надо провести вдали от нее полгода, – услышал Джордж слова ирландца, по-тихому выскальзывая из коридора в сад.

Если бы кто-нибудь вздумал пересесть на стул, который только что освободил Уэллс, он увидел бы в окно, что писатель, якобы ушедший на кухню, теперь, поплотнее запахивая куртку, шагает по саду. А если бы картина сильно заинтриговала случайного наблюдателя и он подошел бы к окну, то заметил бы, как Джордж приблизился к Мюррею, созерцающему гибискусы, и пару раз неуверенно хлопнул друга по плечу. Я, как и вы, считаю, что там, снаружи, состоялся куда более интересный разговор, чем монолог Конан Дойла, поэтому позвольте мне, пока ирландец описывает привычки тюленей, пошпионить за Уэллсом и Мюрреем.

– Если ты решил, что коробку с печеньем мы закопали под гибискусами, то сильно ошибаешься, Монти, – съязвил хозяин дома.

Мюррей уныло улыбнулся:

– Нет, я знаю, что вы их храните в плетеной корзинке на кухне. Я вышел в сад не за печеньем, Джордж.

– Тогда какого черта ты здесь мерзнешь, холод-то адский? Что с тобой? Минуту назад ты болтал не закрывая рта, а теперь сам стал похож на призрака.

– “Монти – самый правдивый человек из всех, кого я знаю”. Слышал, что сказала Эмма? – проговорил миллионер, не отрывая глаз от цветов.

– Ну, слышал, как не слышать, – пробормотал Уэллс.

– Слышал? И ты понимаешь, как она ошибается.

Значит, вот что терзало Мюррея. Опять… Уэллс понял, что сейчас они снова увязнут в ставшем ритуальным обсуждении, рассказывать или нет Эмме, кем был на самом деле Мюррей. Эти споры вспыхивали время от времени и велись за спиной Джейн и Эммы, помогая Мюррею излить душу, но ни к чему конкретному никогда не приводили. Писатель оглянулся через плечо на окно гостиной и увидел Конан Дойла – тот размахивал руками, которые теперь напоминали две пляшущие марионетки.

– Послушай, Монти, мы уже тысячу раз обсуждали это с тобой. Если тебе хочется рассказать обо всем Эмме, возьми и расскажи, ведь, чем больше ты тянешь с признанием, тем труднее будет на него решиться. Позволь напомнить: прошло уже два года после твоего полета на дурацком воздушном шаре. И если ты решишь ничего ей не говорить, смирись с мыслью, что так будет лучше для вас обоих.

– Знаю, Джордж, знаю, но, на беду, никак не соображу, какое решение принять. Одна часть меня считает, что надо признаться. Найти подходящий момент и объяснить все честь по чести. Эмма поймет, я уверен… По крайней мере так мне хочется думать.

– Ну, так признайся.

– Но другая моя часть не хочет рисковать нашим нынешним счастьем. Если я потеряю Эмму… Если я ее потеряю, даже не знаю, что со мной будет… Боюсь, я не захочу жить дальше.

– Тогда не рассказывай.

– От тебя не дождешься разумного совета.

– Но не я же должен признаваться ей, а ты! – воскликнул Уэллс. – И не тяни, ради бога, ведь если ты будешь и дальше жить с этим камнем на душе, то скоро сойдешь с ума.

Мюррей кивнул и сжал губы, так что они стали похожи на только что зашитую рану.

– Я и так почти что спятил. Целыми днями меня попеременно мучат то совесть, то страх, как бы она не узнала, кто я такой на самом деле. Помнишь агента из Скотленд-Ярда, который долго не отставал от меня? Ну, того долговязого типа с непомерным гонором… Ты тогда открыл ему мою тайну, чтобы спасти собственную шкуру…

– Да, да, помню, – смущенно подтвердил Уэллс. – И я уже не раз говорил тебе, что виноват. Хотя как еще я мог поступить? К тому же в те времена мы с тобой не были…

– Знаю, Джордж, знаю. И я на тебя не в обиде, сам понимаешь. Но все те месяцы, что агент кружил вокруг, я чувствовал себя совсем паршиво. И чтобы отвязаться от него, угрохал кучу денег. Он как будто помешался на той давнишней истории. Был момент, когда я просто не мог придумать, что еще предпринять. Я подкупил половину Лондона, а ему хоть бы хны. У меня в буквальном смысле почва уходила из-под ног, поверь, но главной моей заботой было скрыть от Эммы свой страх. И вдруг, ни с того ни с сего, когда я почувствовал себя окончательно загнанным в угол, он словно испарился.

– Правда?

– Как будто у него вдруг пропал всякий интерес к моему делу, и с тех пор он меня не трогает.

– С чего бы это?

– Думаю, один из подкупленных мною начальников приказал ему утихомириться, хотя с трудом верится, что на него можно вот так просто взять и надавить. Скорее всего, сам решил отступиться, не подозревая, что жертва уже готова сдаться на его милость. Кто знает, а вдруг ему не хватило упрямства? Но я тотчас успокоился, понимаешь? И меня грела мысль, что теперь разоблачение мне уже не грозит и Эмма никогда не узнает правды, если, конечно, я сам не решусь все ей рассказать. Так было до сегодняшнего дня.

– До сегодняшнего дня? – удивился Уэллс.

– Да, сегодня, увидев у тебя Конан Дойла, я снова почувствовал тот же страх. Мне чудилось, что он вот-вот меня узнает, что он пустит в ход свои дедуктивные способности и прямо сейчас обратится ко мне, назвав настоящим именем.

Уэллс рассмеялся:

– С чего бы Конан Дойлу как-то связывать тебя с Гиллиамом Мюрреем? Это все равно что поверить, будто у меня на чердаке стоит машина времени.

Мюррей пожал плечами:

– Видишь ли, мне, как и большинству его читателей, кажется, что он такой же хитрый и прозорливый, как его герой. – Миллионер смолк, над чем-то задумавшись. – Когда фирма “Путешествия во времени Мюррея” еще существовала, Конан Дойл был одним из самых ревностных ее защитников. Он написал много статей против тех, кто называл меня мошенником. Мы даже обменялись с ним парой писем, и я во всех подробностях рассказал ему, как мне удалось во время экспедиции в Африку открыть дыру, которая вела в четвертое измерение. Когда он высказал желание побывать в двухтысячном году, я ответил, что в благодарность за помощь организую специальную экспедицию для него одного, как прежде сделал это для королевы. Но, к несчастью, пока я этим занимался… Ну, сам знаешь… Дыра исчезла.

– Да, и вправду жаль. Конан Дойл пришел бы в восторг, посетив это твое будущее.

– Так вот, когда я увидел его сегодня… Боже, Джордж, я сразу подумал: он ведь с одного взгляда догадается, что тут к чему. Да еще в присутствии Эммы. Однако он меня не узнал, даже создателю Шерлока Холмса это оказалось не по зубам… Короче, я вроде бы в безопасности. У меня вообще создалось впечатление, будто к сегодняшнему дню все успели забыть про Властелина времени. Поэтому Эмма никогда не узнает тайны, если только я сам ее не открою. – Миллионер все ниже опускал голову, словно его мысли были тяжелыми как свинец. – Да, я мог бы ничего не менять. И ничем бы не рисковал. Страха уже не будет, останутся только угрызения совести. Но знал бы ты, как горько мне самому считать себя лжецом! Поэтому, черт возьми, я и не могу решить, как поступить. Что посоветуешь ты, Джордж?