– Святые небеса… – выдохнула леди Харлоу. – Боюсь, дорогая моя детка, твой жених решил отказаться от похвальной старой привычки ходить по земле с открытым лицом.

Эмма не обратила внимания на слова тетки, она спустилась на две ступени и замерла в нерешительности, будто ей не хватало смелости, чтобы сократить безопасную дистанцию между нею самой и машиной. Жених зачарованно смотрел на Эмму. Изумление, сверкавшее в черных глазах, делало девушку такой красивой и милой, что Гилмор мог лишь еще раз возблагодарить того, по чьей воле она полюбила его.

– Эмма, дорогая! Тебе нравится, правда? – закричал он, не скрывая восторга и неловко крутя ручку дверцы, чтобы выбраться наружу и поскорее обнять невесту. Однако ручка не слушалась. – Я ведь сказал, что у меня есть для тебя сюрприз! Это “мерседес” – самый современный автомобиль! Опытный образец, его еще не начали продавать. В мастерской спешно что-то подгоняли и доделывали, и мне пришлось ждать, вот почему я опоздал. Но оно того стоило, правда? Глянь-ка! Этот зверь может дать семьдесят пять километров в час и даже не будет вибрировать! Сама убедишься, какой он удобный, ехать на нем – все равно что скользить по воздуху, сидя на тихом облачке!

Отчаявшись, Мюррей бросил крутить ручку и решил попросту перепрыгнуть через дверцу. Он поднял длинную ногу, но ботинок тут же попал в одно из отверстий в руле да там и застрял как в капкане; каблук же надавил на рожок, который оглушительно взревел, заставив Эмму отскочить назад. И рев не умолкал все то время, пока миллионер, в потешной позе завалившийся на сиденье, крутил ногой, силясь высвободить ботинок. Наконец ему это удалось, и он выбрался из автомобиля. Теперь Мюррей смотрел на свою невесту, не зная, что сказать, красный как рак, в измятом пиджаке и съехавших набок очках. Эмма подняла бровь:

– Тихое облачко?

И оба расхохотались.

Семь месяцев спустя леди Харлоу, лежа на смертном одре, клялась, что, когда они засмеялись, воздух между ними просиял. Однако никто не слышал ее слов, так как старая женщина умирала в одиночестве, вернее, рядом была только бесстрастная сиделка, которая входила и выходила, не обращая никакого внимания на бред пациентки. И леди Харлоу раз за разом повторяла сама себе, что видела это собственными глазами: поначалу она сочла, что стала жертвой оптического обмана, порожденного туманом или фарами ужасного автомобиля. Но позднее, когда неизбывное одиночество, воцарившееся в доме без Эммы, стало отравлять ей душу и питать опухоль, которая вскоре отдала ее в ледяные руки той самой богини парки, что начисто лишена чувства юмора, леди Харлоу пришла к убеждению, что в то утро стала свидетельницей истинного чуда.

– Целый мир сжался до расстояния, которое их разделяло… – выдохнула из себя леди Харлоу вместе с остатками воздуха, глядя на равнодушную сиделку, – …сжался до расстояния, которое их разделяло.

И как раз в тот самый миг, когда Эмма садилась в автомобиль, не сдержав восторженного вздоха, за много миль оттуда Уэллс тоже вздохнул, но только от скуки. Терпение его иссякло. До сих пор он из вежливости изображал приличный случаю интерес, но по мере того как экипаж приближался к Дартмуру, занудный рассказ Конан Дойла про его спортивные подвиги все больше навевал на Джорджа уныние, и под конец он понял, что это путешествие будет не таким приятным, как они воображали.

Почему все пошло наперекосяк? Он несколько дней готовился к предложенной Мюрреем поездке и надеялся, что она не только отлично их развлечет, но и позволит одним махом разрешить две проблемы, мучившие его в последнее время.

Первая касалась Мюррея и Конан Дойла, ведь их знакомство в “Арнольд-хаусе” не оправдало надежд Уэллса. Поскольку миллионер с Эммой должны были ехать в Девоншир отдельно от них, Уэллсы договорились с Конан Дойлом отправиться туда вместе, что сулило возможность несколько смягчить ирландца, прежде чем они опять сшибутся с Мюрреем.

Это будет не так уж и трудно сделать, уверял себя Уэллс, поскольку Артур – человек, по собственному его признанию, взрывной, в чем сам он винит ирландскую половину своей крови, но долго зла никогда не держит. В отличие, кстати сказать, от Джорджа, который обладал сомнительным даром лелеять даже крошечный росток ненависти и оберегать его от урагана времени. А Мюррей… Ну что можно сказать об этом влюбленном человеке – он, судя по всему, готов предложить свою дружбу хоть самому дьяволу. Но, несмотря на неудачное начало, Конан Дойл и Мюррей просто обречены понять друг друга, поскольку в их характерах куда больше сходства, чем они желают признать. Они непременно поладят, непременно. Надо дать им еще один шанс, о чем Уэллс и собирался поговорить с Конан Дойлом по дороге в Дартмур.

Второе дело беспокоило его больше. Из-за занятости они с Мюрреем ни разу не виделись после того злополучного дня, когда Джордж неосмотрительно посоветовал миллионеру начистоту поговорить с Эммой. Поначалу, тревожась из-за возможных последствий, Уэллс интересовался развитием событий в записках, которыми они с Мюрреем обменивались, утрясая детали нынешней поездки. Но Мюррей неоднократно предупреждал его, что в письмах никогда не пишет о том, кто он есть в действительности, поэтому Уэллс прибегал ко всякого рода намекам и совсем не был уверен, правильно ли расшифровал столь же завуалированные ответы. Тем не менее время шло, и отсутствие новостей его успокоило. Их поездка не отменялась, и – что было гораздо важнее – свадьба тоже. Это могло означать две вещи: или Мюррей успел поговорить с Эммой и откровенный разговор не привел к катастрофе, или никакого разговора не было. В первом случае Уэллс сегодня же поздравит друга; во втором – ему предстоит улучить момент, высказать Мюррею сомнения относительно недавнего совета и таким образом снять с себя всякую ответственность.

Иными словами, он ждал намеченной поездки с большим нетерпением. В Дартмур они намеревались ехать в карете Мюррея, так как ни Уэллс, ни Конан Дойл в тот день по разным причинам собственными экипажами воспользоваться не могли. Это, между прочим, значило, что Уэллсу опять придется выслушивать весьма странные вопросы старого кучера. Мелочь, конечно, по сравнению с удовольствием, которое сулило им путешествие, поэтому утром Уэллс проснулся в превосходном расположении духа и спустился на кухню, чтобы выпить чаю и полистать газету в ожидании кареты. Правда, прежде она должна была заехать за Конан Дойлом. Уэллс не подозревал, что ближайшие несколько минут и следа не оставят от его радужного настроения.

Первый удар ему нанесла газета. “Появился человек-невидимка!” – было набрано крупным шрифтом. Уэллс отчаянно заморгал, словно в глаза ему брызнули лимонным соком. Видно, автору этой заметки – одной из многих, что описывали сверхъестественные явления, происходившие в последнее время в Дартмуре, – показалось остроумным использовать в качестве заголовка панический крик, с которым в романе Уэллса люди в ужасе убегали от невидимого человека. Как легко догадаться, шутка бездарного щелкопера раздосадовала Джорджа – ему не нравилось, когда другие присваивали себе его выдумки. Эту фразу он написал, чтобы пронять читателей, апеллируя к самому древнему из страхов – страху перед тем, чего нельзя увидеть, зато можно вообразить. И теперь Уэллса возмутило, что какой-то писака так вольно обошелся с чужим текстом, чтобы потешить публику, хотя содержание статьи еще меньше пришлось Уэллсу по душе, ибо под остроумным заголовком этот безмозглый осел в самом издевательском тоне описал странные события, случившиеся недавно в тех местах. Судя по всему, призраки ни с того ни с сего проявили прямо-таки невероятную любовь к Дартмуру и его окрестностям. Хотя вполне может быть, ехидничал газетчик, что человек-невидимка встретил там когда-то женщину своей мечты, такую же бестелесную, как он сам, а потом их союз дал многочисленное и тоже бесплотное потомство, которое, расселившись среди “видимых” людей, пытается теперь отвоевать для себя всю территорию и с этой целью запугивает тамошних обитателей. “А почему бы и нет? – заключал он. – Уж коли люди верят в стулья, которые двигаются сами собой, и в летающие по воздуху тарелки, любое объяснение будет не менее, если не более приемлемым, чем вера в то, будто половина привидений Англии избрала это пустынное место, чтобы провести там каникулы”.