— Вы умеете успокаивать, — пожурила его я, не кривя душой. — Мне и вправду после этого рассказа жить расхотелось.

Мы плакали еще два часа подряд, затем нам это занятие надоело. К жажде прибавился еще и голод. Нет, три дня я, по-моему, такими темпами не протяну.

— Кать! — игриво позвала меня подруга. — Темнота, пустота, тишина… Давай, что ли?

Я сначала хотела с горя согласиться, затем вспомнила об Алехине.

— Нет, Юль. Мы его напугаем. Пожалей человека, три недели в темноте, без общества, к тому же раненый. Он и так уже о смерти думать не перестает, а если мы начнем — он станет на нее молиться. Как на избавление.

— Эй, вы что там удумали? — всерьез забеспокоился Алехин.

— Федор, — приступила Юлька к прелюдии, — а вы знаете Лермонтова?

— Лермонтова?! Кто ж его не знает?! Да и при чем здесь он? Вы хотите сказать, что он придет и спасет нас? Не переживайте, через три дня вы сами напрямик к нему отправитесь.

— Да нет же, я имела в виду — наизусть знаете?

— Ах, это. Нет. У меня по литературе всегда «пара» была.

— А хотите, я вам почитаю?

— Юля! — возмутилась я. — А ну прекрати сейчас же!

— Нет, отчего же, — ничуть не смутился Юлькин прапрапра, по-настоящему спрятавший клад. А то мы все Корчагина так звали, но он-то ничего не закапывал. — Валяйте, пока я слух еще имею.

— Вам чего?

— А чего-нибудь попечальнее.

— Юля, хватит!

— Катя, просьба умирающего — закон.

— Я тоже умирающая, сжалься надо мной!

— Федор умрет раньше, чем ты. — Так, Юлька заразилась цинизмом и фатализмом Алехина. Просто замечательно! И что мне с ними делать? — Поэтому все привилегии — ему. Итак, Федя — можно вас так называть? — у Лермонтова все печальное. Я думала, у вас какие-либо конкретные пожелания будут.

— На ваш вкус, Юленька.

Юленька? Класс! Рыбак рыбака видит издалека. Наверно, мне тоже стоит приняться за разглагольствования о скорой неизбежной смерти, чтобы не быть белой вороной, а то мне объявят бойкот.

— Тогда позвольте отрывок. «…Ищу спокойствия напрасно, / Гоним повсюду мыслию одной. / Гляжу назад — прошедшее ужасно; / Гляжу вперед — там нет души родной».

— Давай хоть в тему, — подключилась я. — «Настанет день — и миром осужденный, / Чужой в родном краю…»

Дальше мы читали хором:

— «На месте казни — гордый, хоть презренный — / Я кончу жизнь мою».

В этот момент что-то негромко зашумело по ту сторону двери.

— О боже! — испугалась Юлька. — Это Димка пришел нас убивать!

— Ты что, этого уже не хочешь? — не преодолела я искушение съерничать под конец. — Сама же просила.

— Да! Но так быстро… Я еще не готова!

— Скажи ему об этом. Пусть он ходит сюда каждые два часа, справляясь, а не готова ли ты наконец принять смерть, — повторно усмехнулась я.

— Катя, брось свои злые шуточки! Это не смешно! — Она была права, это в самом деле не смешно. Просто я таким образом пыталась бороться со страхом неминуемой смерти и скорой встречей с неизвестным.

В дверь тихо постучали. Хотя… Такая дверь… Скорее всего, стучали очень сильно, коли мы хоть что-то услыхали.

Я на ощупь подползла к двери и бабахнула по ней обеими ногами. То ли мне послышалось, то ли кто-то что-то прокричал.

— Эй!! — завопила я как резаная. — Эй!!

— Катя, что ты делаешь? — спросила меня Юлька и, не дожидаясь ответа, тоже крикнула: — Эй!! Э-ге-ге-ей!

В ответ донесся более громкий стук, чем ему предшествующий. И он неоднократно повторялся, то есть в дверь что есть мочи колотили. Потом что-то прокричали, но мы не расслышали. Пришлось заладить свое «Эй».

Наконец послышался шум отодвигаемой щеколды, дверь толкнули, и я еле успела перекатиться в сторону, чтобы меня не зашибли. Через пару секунд меня ослепил яркий свет (так показалось после кромешной тьмы). Я зажмурилась.

— Катя? — Свет отъехал в сторону. — Юля?

Приглядевшись, я поняла, что это обычный фонарик и вовсе неяркий, а по голосу узнала Логинова.

— Женя?! Как ты здесь очутился?

— Это длинная история, — как-то странно произнес он и кинулся нас развязывать.

Прошло полчаса. Я и Юлька, переодетые в свою одежду, сидели на софе бабы Дуси и вырывали друг у дружки бутылочку с водой. Провели бы в подземелье сутки — и глядишь, вполне смогли бы за нее подраться. Да, голод и жажда очень быстро превращают людей в рабов своих первобытных животных инстинктов.

Женька, вызвав «Скорую помощь», пытался вытащить находящегося на пороге смерти, но не потерявшего долю юмора, пускай и черного, Алехина, но это было сделать куда сложнее, чем с нами. Мы-то помогали ему выуживать нас своими собственными ногами, которые, хоть и успели затечь в неудобном связанном положении, но не до такой степени, чтобы мы не могли ими шевелить, а вот Федора Евгений волочил целиком на себе.

Наконец я пришла в себя и стала ему помогать, правда, все больше мешалась.

— Постели что-нибудь на пол лучше, — попросил Логинов, находясь лицом на уровне пола. Зятя Черкеса он держал перед собой за подмышки.

Я согнала протестующую Образцову с софы, стащила покрывало и постелила на палас. Затем совместными усилиями мы уложили туда Алехина. Он стонал и морщился от света.

— Может быть, пришло время рассказать? — спросила я спасителя, когда мы закончили работу, и впервые внимательно всмотрелась в его лицо. Боже, как же я соскучилась! Почему-то, насколько сильно тебе не хватает определенного человека, понимаешь, только когда встречаешь его вновь и что-то острое мгновенно пронзает сердце, словно кол или стрела. Эти густые светлые волосы, эти нежные голубые глаза, это красивое, правильное лицо. Эти сильные руки. Эти полные губы, которые, растягиваясь в милой улыбке, озаряют все внутри тебя, точно пронизывают током счастья.

К сожалению, я не расслышала, что он мне ответил, да это и не мудрено.

— Что-что, прости?

Он улыбнулся. Вот он, ток. Побежал по внутренностям.

— Я говорю, я первым же поездом приехал после нашего вселяющего в душу трепет общения по телефону. Когда ты там что-то со склепом делала в полночь на пустующем кладбище, помнишь? Вот.

— Так ведь два дня прошло. То есть ты только с поезда? И вообще, как ты нашел нас под землей?

— О чем я и говорю, ты никогда не слушаешь людей до конца, — по-доброму заметил мне он. — Слушай дальше. Я никогда не вламываюсь, подобно буйствующему медведю, в ситуацию, в которой пока не разбираюсь, как делаете обычно вы с Юлькой. Я следил за домом. — Мы открыли рты, но Логинов не дал и слова сказать: — Да-да, это меня вы заметили в кустах! И ломанулись в дом, как бешеные. Так вот, за те сутки, что я здесь провел, я сумел покопаться в этом дельце. Н-да, скажу я вам, письма и впрямь немалых денег стоят. Неудивительно, что люди пошли на убийства.